Особенно,... 
124 
Опьяненные кровавым разгулом боя точно так же, как и Ауриана, воины Бальдемара мстили врагу за свои поруганные истребленные дома, поджигая факелами шатры, склады с продуктами, загоны для скота. Спасаясь от пожара, соратники Видо разбегались в панике в разные стороны, словно гуси от топора мясника.
Обезумевшие от страха лошади затаптывали копытами каждого, попавшегося им на пути, и носились сумасшедшим галопом по замкнутому кругу, волоча за собой опрокинутые подводы.
В центре крепости завязался упорный бой, там сосредоточились лучшие соратники Видо, соединяясь с римскими кавалеристами и отрядом солдат Четырнадцатого Легиона. Все эти сборные силы спешно приняли излюбленный римский боевой порядок, используемый для отражения атаки противника, наступающего со всех сторон, — правильный прямоугольник. Ауриана слышала торопливые приказы на чужом, как будто лающем, режущем слух языке и видела, как тускло поблескивают металлические накладки на круглых щитах легионеров.
«Наверняка именно здесь находятся сейчас Видо и Одберт», — подумала девушка. Используя свои копья как пики, хатты вторглись в еще не успевшие сомкнуться ряды боевого порядка противника и молниеносно разделили его на две части. Затем они окружили разрозненные силы врага, пользуясь своим численным преимуществом.
Ауриана в полной мере испытала чувство боевого единения, она как бы ощущала себя неотъемлемой частью одного огромного разъяренного зверя, впивающегося когтями и клыками в ослабевшее тело жертвы. Но самым неожиданным для нее было ощущение полной безопасности именно здесь — посреди вражеских воинов, в кровавой сече, где слышится скрежет железа о железо, где ты находишься на волосок от гибели, и открытая пропасть, ведущая в подземный мир, зияет прямо у твоих ног. Небывалый экстаз охватил Ауриану, она больше не ощущала собственного тела, став как будто бесплотной. Временами она действительно чувствовала себя вепрем — обросшим густой щетиной, с маленькими горящими глазками и хищными клыками — и тогда она крушила все на своем пути, разя, убивая и пронзая копьем человеческие существа. Это был ее брачный пир, невеста бога войны стала его женой. Божественный супруг искупал ее в крови, это была их первая ночь любви, их первое супружеское соитие. Каждый наносимый ею удар был ударом по беспомощности, каждая нанесенная ею рана лечила ее собственную душевную рану. Она как будто воскрешала из мертвых маленького Арнвульфа. Она смывала кровью врагов гнусное оскорбление, нанесенное ее матери.
«Однажды, — подумала Ауриана, — мы навсегда прогоним римских псов с нашей земли».
Многое из того, что произошло в эту ночь, было покрыто непроглядным мраком, и потому в последующие дни легенды и поэтический вымысел взяли верх над правдой. Певцы-сказители раструбили по всем германским землям, что Ауриана проникла во вражескую крепость в образе ворона, а затем снова обернулась человеческим существом, чтобы открыть засов ворот. Некоторые добавляли к этому рассказу подробность о том, что в сражении якобы участвовал сам Бальдемар, поскольку его рана чудесным образом зажила. Предание утверждало, что вождь хаттов предстал перед Видо с горящим взором и вызвал его на поединок. Это сказание о поединке было отголоском чаяний всего племени, мечтавшего о том, чтобы Видо и Бальдемар выяснили, наконец, свои отношения в открытом бою. Некоторые участники битвы утверждали, что видели парящих над полем боя огненных сильфов, которые унесли с собой в свои небесные чертоги самых отважных из павших воинов. Рассказывали также, что Гримельда, превратившись в многорукого демона с пылающими красным огнем глазами, носилась по полю боя, вереща и хохоча страшным голосом, и рубила налево и направо головы хаттов своим топором до тех пор, пока женщина-воительница Фрейдис не сразила ее ударом копья, вонзившегося прямо в сердце страшилища.
К тому времени, когда соратники Бальдемара пробились в центр вражеского лагеря, сопротивление сторонников Видо было уже в основном подавлено. Удивление Зигвульфа и его презрение к врагу возросло, когда он после многих тщетных попыток не нашел в крепости ни самого Видо, ни его сына Одберта. По законам чести их место было здесь, неужели они тайно бежали из лагеря?
Немногим из вступивших в сражение довелось видеть рассвет, наступивший одновременно с вновь появившейся на небосклоне луной. Робкий брезжущий свет нового дня осветил страшную картину — повсюду в крепости и вокруг нее валялись растерзанные тела, как будто стая бешеных волков напала на людей. Воздух был пропитан тяжелым запахом пота и крови, так что трудно было дышать.
124 
