Особенно,... 
32 
Розамунда смущенно разгладила юбку на коленях.
— Нет. Все в порядке, — ответила она.
— Она показалась мне очень приятной женщиной. Хорошо, что у вас такая мама.
— Хорошо. — Девушка не знала, уместно ли спрашивать о личном, но все же не удержалась:
— А у вас есть мама?
— Была. Она умерла, когда я был маленьким.
— Простите.
— Мне очень ее не хватало. И, наверное, не хватает сейчас. Она была чудесной женщиной — жизнерадостной, нежной, сильной. Как было бы замечательно, если бы я мог приезжать к ней в гости, рассказывать о своих делах, помогать…
Удивительно, он сказал об этом так буднично, как о самых обычных отношениях между сыном и матерью. Нет, интуиция ее не обманула: это хороший человек, даже если он и разбойник.
Бренд съел весь пирог и поднял голову, весело блеснув глазами.
— А вторая дама убедилась, что я не ангел?
— Это моя сестра Саки, — с улыбкой сказала Розамунда. — Она поверила мне на слово.
— Значит, с ними у вас не возникло проблем?
— Нет.
Он налил себе в чашку густой шоколад и сделал глоток, внимательно глядя на девушку.
— Может быть, сейчас, после приезда вашей мамы, вы желаете отменить наш уговор?
— Нет.
— Я польщен. Значит, я такой потрясающий любовник, что ради меня вы готовы на риск. Но почему?
Розамунда задумчиво провела пальцем по гравированной поверхности серебряного сосуда с горячим шоколадом. Ей вовсе не хотелось его обманывать.
— Дело в том, что до вас у меня не было любовника. И вряд ли будет после.
— Вы еще молоды.
— Но я замужем.
Помолчав, он заметил:
— Простите мою бестактность, но ваш муж — старик.
— Ему только пятьдесят пять, — проговорила она, надеясь, что это не прозвучало как жалоба.
Она не желала Дигби смерти, но, по правде говоря, жалела, что вообще вышла за него замуж. Ее угнетала безысходность. Но больше всего ее угнетала мысль о том, что она столько потеряла, трусливо спрятавшись от всего мира после аварии.
— Ему пятьдесят пять, а вам?
— Двадцать четыре, — машинально ответила она.
— Сколько же вам было, когда вы выходили замуж?
— Шестнадцать.
— Черт возьми! Зачем вы это сделали?
Розамунда никогда прежде не подвергала сомнению свою отчаянную потребность в укромном и безопасном пристанище. Она бежала от родных, изводивших ее своей жалостью, бежала от необходимости встречаться с незнакомыми людьми. И сейчас было слишком больно ворошить эту рану.
— А что такого? — резко спросила она. — Многие девушки рано выходят замуж, и некоторые предпочитают пожилых мужчин. Мой муж — хороший человек, пожалуй, я больше не стану подвергать риску наши супружеские отношения.
Бренд хотел было поспорить, но передумал и, откинувшись на спинку кресла, отхлебнул свой шоколад.
— Я не буду болтать. Даю слово. Вы жалеете о своем поступке?
— Нисколько.
— Прекрасно. — Он осушил чашку. — Итак, что прикажете?
Она на мгновение растерялась, потом залилась румянцем:
— Ничего.
— Ничего? Учтите, милая леди, хоть вы и обворожительны, но я буду служить вам только до рассвета. У меня дела, я не могу ими пренебречь. Если вы попытаетесь меня удержать, то вместо послушного раба получите врага.
— Я не стану вас удерживать.
«Однако вам не понравится тот способ, которым я вывезу вас отсюда», — мысленно добавила Розамунда. Она еще не придумала, как это сделает, но знала, что в любом случае Бренд превратится в ее врага. Так будет лучше. Увы!
— Ко мне пришла гостья, я должна уделить ей внимание, — сообщила она, вставая. — К тому же мне нельзя находиться у вас слишком долго — это вызовет подозрения.
— Во всем виновата моя ангельская внешность, — усмехнулся он. — Никто не поверит в вашу безгрешность.
— Вот именно. Будь вы некрасивы, все было бы гораздо проще.
— Я могу косить глазами, — сказал он и тут же это продемонстрировал. — Но, к сожалению, долго не получается. — Розамунда лишь покачала головой. Неудивительно, что он оказался пьяным в канаве. К сожалению, этот красивый мужчина был ужасно несерьезным. — Можно мне хотя бы одеться? — спросил он. — В этом году римский стиль не моден.
— А жаль! — сказала она и решила напоследок полюбоваться римским стилем. Бренд засмеялся. — Ваша одежда сильно поистрепалась, но я распоряжусь, чтобы горничная принесла ее.
— Так когда мне вновь приступать к своим обязанностям?
32 
