— Не спеши, постой, дай мне упиться каждой минуточкой. Прёт из меня бабья закваска, не вмещается в форму. Не поверишь, всё глядела на женские платья и приноравливалась, пойдут они мне или нет.
Отродясь со мной такого не было. В мешковине девкой пробегала и хоть бы что, а тут… наверное, хочу тебе нравиться.
— По мне, хоть латаный зипун надень, всё одно лучше нет.
Утром Егор нашёл записку на столе:
«Пожалела будить, бегу на работу, приготовить не успела, приходи на обед в китайскую харчевню „Читинская“, буду ждать в час.
Тоня».
Он перекусил медвежьей солониной и опять прилёг отдыхать. Игнатий отпустил его на три дня.
К часу дня Егор подошёл к харчевне. Из дверей наносило аппетитным духом жареного мяса и лука, кушанья готовить китайцы были великие мастера. Это он помнил ещё по Харбину. Тоня явилась раскрасневшаяся, весёлая.
Егор не стерпел и чмокнул её в нахолодавшую щеку, обходительно пропустил Тоню вперёд себя, и они уселись за маленький столик. Хозяин столовой явился сам, раскланялся, принял заказ и исчез на кухне.
Егор неторопливо оглядывал небольшой зал и вдруг наткнулся на пронизывающий взгляд человека, сидящего у двери.
Егор вздрогнул, угадав в нём одного из учеников Кацумато. Они даже не один раз сходились в поединках. Это был наиболее сильный и вёрткий противник.
Человек заторопился уходить, и Егор, жестом остановив щебет жены, метнулся к японцу, тот опрокинул под ноги Егора стол, но Быков в прыжке перелетел через него, и началось нечто невообразимое для Тони.
Она, словно парализованная, застыла на одном месте. Замелькали ноги и руки — летели кувырком столы. Жуткий вой незнакомца замораживал кровь.
Из подсобки выскочил ещё какой-то человек с огромным разделочным ножом и кинулся к дерущимся, но тут же охнул и осел кулем, судорожно царапая пальцами грязный пол.
Егор теснил противника от двери, норовя скрутить его, но тут опомнилась и дико закричала Тоня. Быков на мгновение отвлёкся, и японец успел ударить его, а сам кувыркнулся на полу, подняв нож и, что-то гортанно выкрикнув, вспорол им живот до самой груди.
Медленно и сонно сполз спиной по стенке, придерживая руками выпирающие синевато-розовые внутренности. Блеклыми глазами всё пялился на Егора, оскалив в страшной судороге рот.
Тоня, увидев эти глаза, опять завопила и кинулась к мужу. Левая рука Егора висела плетью, последний удар противник пытался нанести в сердце, но перебил только ключицу.
— Не ори ты! — вдруг грубо осадил её стенания Быков. — Прости… Беги к Горячеву, пусть немедля сюда идёт. Тут в подполе у них опиумокурильня, и в «банчок» там дуются, может, ещё кто остался, я покараулю, — болезненно сморщился, качнув занемевшей рукой, — чё стоишь, беги.
— Я не оставлю тебя тут, убьют!
— Сказано, беги. Отмахаюсь, — натужно улыбнулся он, — извини, что так вышло. Я не мог иначе, это — враги.
— Враги, здесь?
— А где же им быть, как не у золота.
— Я сейчас, Егор, миленький, только больше не дерись, я мигом.
— Ладно, больше не буду, — совсем повеселел он.
Горячев явился через пять минут, с десятком бойцов. Толстый хозяин что-то жалостливо лепетал по-китайски. Горячев сдернул фуражку с головы и вытер взмокший лоб.
— Так и знал! Мы только прицелились к ним, а тут два трупа.
Красноармейцы тем временем выволокли из подвала ещё двух окурившихся опиумом гавриков.
— Я же хотел, как лучше, пытался взять японца живьём, но он отбивался, сволочь, — хмуро оправдывался Егор.
— Сейчас дуй к нашему врачу, пусть глянет, что у тебя с рукой, а я тут бумажками займусь.
Один красноармеец проводил Егора в здание ГПУ, и вскоре Быков вышел оттуда с загипсованным плечом и рукой в повязке.
— Вот тебе и муж, вот тебе и избу срубил, — невесело проговорил он подскочившей Тоне, — ничего-о, Тонюша, даже благодарность схлопотал. А кость срастётся, на мне всё заживёт, как на собаке. Радуйся, дурёха, теперь дома буду сидеть и обеды тебе стряпать.
— Откуда ты знаешь того восточника, зачем ты на него кинулся?
— Давняя история, зачем тебе это. Сказано, враг, шпион…
— Шпион?! — она опять испуганно побледнела и зачастила: — Ведь, он мог тебя убить! Не надо было ввязываться, а сразу следовало бежать за Горячевым.
— Знал бы, где упасть, соломку бы подстелил. А вдруг бы он скрылся? Не, Тоня, опосля драки кулаками не машут.