В начале следующей недели, когда я была на лужайке перед домом, подъехал верхом Саймон Редверз.
Он спрыгнул с лошади, приподнял шляпу, приветствуя меня, потом что-то небрежно крикнул одному из конюхов, как будто он был здесь хозяином всего дома и здешних слуг.
— Миссис Кэтрин, рад видеть вас здесь, ради этого я и проделал весь путь верхом из Гранж.
После возвращения я еще не видела его, и он показался мне еще более крупным и еще более высокомерным, чем раньше. Отвечая ему, я постаралась вложить в свои слова как можно больше чувства собственного достоинства:
— Я хотела бы узнать, какое у вас ко мне дело.
Как только у него взяли лошадь, он подошел ко мне, улыбаясь почти заискивающе.
— Позвольте мне выразить удовольствие от того, что я снова вижу вас.
— Если вам угодно.
— Вы все еще злитесь на меня?
— Я не забыла некоторые замечания, сделанные вами перед моим отъездом.
— Значит, вы обиделись?
— Учитывая их оскорбительный характер — безусловно.
— Мне очень жаль, что так вышло. Я приехал извиниться.
— Неужели?
— Миссис Кэтрин, как настоящий йоркширец я привык, говорить без обиняков. А так как вы тоже из Йоркшира, значит, вы тоже человек прямой. Ведь мы с вами не утонченные южане, чтобы облекать наши мысли в приукрашенные фразы. Я не хочу притворяться, будто у меня манеры и стиль поведения лондонского джентльмена.
— Уверена, что притворяться было бы бесполезно.
Он засмеялся.
— У вас острый язычок, миссис Кэтрин.
Мне нравилось, как он обращается ко мне. Миссис Рокуэлл звучало бы слишком официально, но, с другой стороны, я бы не хотела, чтобы он обращался ко мне просто по имени.
— Я надеюсь, что он не уступит вашему, в то время, как мы время от времени вынуждены будем общаться с вами.
— Надеюсь, таких случаев будет немало, и упражнения в острословии не позволят затупиться нашему уму.
— Так что вы хотели сказать мне?
— Я хотел попросить у вас прощения за некоторые неподобающие замечания, которые я сделал в прошлый раз. Еще я хотел бы поздравить вас и пожелать вам хорошего здоровья и счастья.
— Вы что же, изменили свое мнение обо мне?
— Думаю, никогда этого не сделаю. Я всегда восхищался вами. Но я искренне прошу у вас прощения. Позвольте мне объясниться. Скажем так — я испытывал горечь и злость оттого, что потерял человека, которого считал своим братом. А в гневе я всегда теряю контроль над тем, что говорю, миссис Кэтрин. Это одна из моих недостойных черт, которых, я думаю, у меня и без того предостаточно.
— Давайте больше не вспоминать об этом случае.
— Значит, вы прощаете меня и забудете обо всем?
— Простить легче, чем забыть. Первое я вам обещаю. А второе… возможно, со временем.
— Вы так великодушны, миссис Кэтрин. Я этого не заслуживаю. А теперь я хотел бы попросить вас об одолжении.
— Неужели?
— Не для себя, — поспешно добавил он, — а для моей бабушки. Она просила вас навестить ее.
— Это вряд ли можно было понять как просьбу.
Он засмеялся.
— Вы должны простить ее стиль. Она привыкла командовать. Она очень огорчена, что не видела вас, и ей бы доставило большое удовольствие, если бы вы простили ей ее манеру задавать вопросы и не забывали бы, что она просто очень старенькая леди, которая редко когда выходит из дома. \
— Это она послала вас с этим вторым поручением?
— Она понятия не имеет о том, что я здесь. Ее обидел ваш отказ принять приглашение, и я хотел бы попросить вас об одолжении — позвольте мне отвезти вас туда завтра. Я приеду за вами и отвезу вас к ней. Вы не против?
Я колебалась.
— Ну послушайте, — настаивал он. — Вы только вспомните — она стара, ей одиноко, она очень интересуется всеми делами семьи, а вы теперь член этой семьи. Соглашайтесь, прошу вас. Пожалуйста, миссис Кэтрин.
Неожиданно для себя я заметила, что он очень красив: он сощурился от солнца, и в глазах его не было заметно обычной дерзости; его крепкие зубы казались очень белыми на фоне загорелого лица. В нем было что-то от Габриела, только не было такой утонченности черт. Я смотрела на него и чувствовала, что смягчаюсь.
Он сразу заметил перемену в моем настроении.
— Благодарю вас, — воскликнул он. По его лицу разбежались лучики улыбки. Я никогда еще не видела его таким радостным. Как же он любит свою старенькую бабушку, подумала я. Он мне уже почти нравился — ведь, оказывается, он был способен любить еще кого-то, кроме себя самого.