Но Саймон успел.
Он отвез меня в Келли Гранж, где Хагар уже ждала меня, и я оставалась там до рождения ребенка.
Роды наступили преждевременно, да это и неудивительно, но мой Габриел скоро набрал вес и стал крепким малышом. Мы с Хагар просто обожали его; я думаю, что Саймон — тоже. Но он хотел сделать из него настоящего мужчину и редко пускался с ним в нежности. Я не возражала. Мне хотелось, чтобы Габриел вырос таким мальчиком, который хотел бы, чтобы к нему относились как к мужчине, а не как к ребенку. Я хотела видеть его сильным.
Но еще до рождения Габриела произошли кое-какие события.
Я часто думала о Девереле Смите — о том, как он был уверен в своих силах; мне кажется, он обожествлял себя, ставил себя выше других, считал, что он умнее их и может перехитрить кого угодно. Он не верил, что может проиграть. У него были свои счеты с жизнью, и он собирался компенсировать то, что ему было недодано. Он верил, что является сыном сэра Мэтью и что никто не сможет помешать ему в его притязаниях на наследство. Габриел был законным сыном, рассуждал, он, зато он — Деверел — был старшим сыном. И он убрал его со своего пути.
Нам так и не довелось узнать, как это случилось. То ли Габриела заманили на балкон, то ли он по своей воле вышел туда, а там его уже ждали. Это осталось тайной… Но доктор убил Габриела, чтобы освободить дорогу Люку, а потом, когда он женился бы на Дамарис, доктор смог бы наконец жить в Ревелз. Подбираясь исподволь своими зловещими методами к людям, он постепенно стал бы хозяином Ревелз. Он ведь умел проникнуть в душу человека, нащупать его слабости, и потом использовать это, чтобы подавлять тех, кто жил с ним бок о бок, и управлять ими.
Он наслаждался своей властью над людьми. Гораздо позже Рут призналась мне, что он узнал об одном ее неблагоразумном поступке. У нее была любовная связь после Смерти мужа, которая могла бы вызвать страшный скандал, если бы стала достоянием гласности. Не то чтобы он открыто говорил ей: «Если вы меня не поддержите, я всем расскажу о том, что вы так хотите сохранить в тайне». Нет! Но он намекал, что ему все известно о ней, и взамен на его молчание он рассчитывает на ее поддержку и внешние проявления дружбы. Так незаметно он перетянул ее на свою сторону, и она всегда делала вид, что рада видеть его в Ревелз, при первой же возможности демонстрируя свою доброжелательность.
Возможно, он имел какую-то власть и над сэром Мэтью. Во всяком случае, он не сомневался в поддержке со стороны сэра Мэтью и Рут в вопросе женитьбы Люка на Дамарис.
Я часто думала, что бы могло твориться в этом доме, если бы не Саймон. Меня бы здесь и в помине не было, мне даже теперь страшно себе представить, какое будущее мне было уготовано. Зато я прекрасно представляла себе, какой была бы жизнь в Ревелз, если бы он был здесь хозяином: все были бы во власти его мягких, на первый взгляд, но цепких и злобных рук.
Но этому не суждено было сбыться. Все его планы рухнули… из-за сильного и смелого мужчины!
Он, должно быть, очень ненавидел Саймона. Но тот отвечал ему тем же самым. Он не оставил ему надежды на пощаду, и Деверел Смит это почувствовал. Когда он встретился лицом к лицу с Саймоном у ворот в Уорстуисл, он впервые понял, что перед ним противник гораздо сильнее его.
Он погиб — как и жил — очень драматично. Когда Саймон потребовал предоставить ему экипаж, чтобы отвезти меня в Келли Гранж (ведь он прискакал в Уорстуисл на одной из своих самых быстрых лошадей), ему подали двуколку и он поднял меня на руки. А в это время, когда мы еще только собирались уезжать, доктор Смит был уже в Ревелз.
Он прошел прямо в дом на верхний этаж восточного крыла, на тот единственный балкон, с которого еще никто не падал и не разбивался. В последнем отчаянном порыве он бросился вниз с балкона, как бы даже этим поступком стараясь всем доказать то, в чем он старался всю жизнь убедить себя — он был членом этой семьи, и Керкленд Ревелз значил для него не меньше, чем для любого другого члена этой семьи, которые родились здесь и всю жизнь провели в этих стенах.
Вот, пожалуй, и все. После смерти мужа здоровье миссис Смит улучшилось, и она уехала вместе с Дамарис. Потом я узнала, что Дамарис блестяще вышла замуж в Лондоне. Люк начал учиться в Оксфорде, наделал кучу долгов и ввязался в историю с какой-то женщиной. Сэр Мэтью ворчал, что это все, наверно, из-за возраста, — ведь он сам через все это когда-то прошел. Рут тоже изменилась. Она стала относиться ко мне более искренне, и хотя мы так и не стали большими друзьями, она раскаивалась в том, что с готовностью помогала тогда доктору в его планах, хотя и не подозревала о его зловещих намерениях. Сара, как и прежде, оставалась моим хорошим другом. Она радостно сообщила мне, что закончила свою картину. На ней, кроме Габриела и Фрайди, была и я, но уже не в тюремной камере, а в своей комнате. Она тогда хотела предупредить меня, так как знала, что мне грозит близкая опасность, но не знала тогда, что монах и доктор — одно и то же лицо, и это сбивало ее с толку. Она была счастлива, что опасность миновала, и так же, как и я, с нетерпением ждала появления на свет моего ребенка…