71 
– Откуда мне взять шестьдесят песо? – Он подумал: в некоторых отношениях по ту сторону границы было, пожалуй, лучше. Страх и смерть – еще не самое плохое. Жизнь порой тянется впустую.
– Я не хочу наживаться на вас, отец. Пятьдесят песо.
– Пятьдесят, шестьдесят. Какая разница?
– Пейте, отец. Еще стаканчик. Бренди хорошее. – Хозяин угодливо нагнулся над стойкой и сказал: – Ну а полдюжины, отец, за двадцать четыре песо? – И добавил с хитрой улыбкой: – Ведь придется крестить, отец.
Как страшно, что все так быстро забываешь и возвращаешься к прежнему! Он слышал свой голос, свои беседы на улице и эту консепсьонскую интонацию, как будто бы ничего не было – ни смертного греха без покаяния, ни постыдного бегства. Бренди приобрело противный привкус – привкус порока. Господь прощает малодушие и страсти, обуревающие человека, но можно ли простить благочестие, которое всего лишь привычка? Он вспомнил женщину в тюрьме и ее несокрушимое самодовольство. Вот и он такой же. Он проглотил бренди, будто испил проклятие. Метис еще может спастись: спасение молнией ударяет в злые сердца, но благочестие, ставшее привычкой, освобождает тебя от всего, кроме молитвы на сон грядущий, кроме участия в собраниях церковных обществ и прикосновения смиренных губ к твоей руке в черной перчатке.
– Лас-Касас – прекрасный город, отец. Говорят, там каждый день можно слушать мессу.
Вот еще один благочестивец. Таких много. Хозяин харчевни подливал ему бренди в стакан, но аккуратно – так, чтобы не переусердствовать. Он сказал:
– Когда приедете в Лас-Касас, отец, отыщите там моего кума на Гвадалупа-стрит. У него харчевня – ближайшая к церкви. Хороший человек. Казначей «Общества святого причастия» – я ведь тоже был здесь казначеем в прежние добрые времена. Он продаст недорого все, что вам нужно. Ну-с, а несколько бутылок в дорогу возьмете?
Священник пил бренди. А почему не пить? Ведь это вошло у него в привычку так же, как набожность и назидательный тон. Он сказал:
– Три бутылки. За одиннадцать песо. Оставьте их для меня. – Он допил бренди и вышел на улицу. В домах светились огни, и широкая улица расстилалась между освещенными окнами, как прерия. Он оступился, попав ногой в ямку, и почувствовал чью-то руку у себя на локте. – А, Педро! Кажется, так тебя зовут? Спасибо, Педро!
– Рад услужить, отец.
Церковь стояла в темноте глыбой льда; лед подтаивал на жаре. В одном месте крыша у церкви просела, штукатурка над входом осыпалась. Священник покосился на Педро, задерживая дыхание, чтобы Педро не почуял запаха бренди, но разглядел только смутные очертания его лица. Он проговорил вкрадчиво, точно хотел обмануть лихоимца, притаившегося у него в сердце:
– Скажи людям, Педро, что за крещение я возьму только по одному песо… – Ничего, на бренди хватит, хотя, конечно, в Лас-Касас он приедет как нищий. Молчание длилось секунды две, а потом хитрый крестьянский голос затянул:
– Мы бедные, отец. Песо – это большие деньги. Вот у меня, например, трое детей. Нельзя ли, отец, по семьдесят пять сентаво?
Мисс Лер вытянула ноги, обутые в шлепанцы; из темноты на веранду слетались жуки. Она сказала:
– Однажды в Питтсбурге… – Ее брат спал с прошлогодним номером газеты на коленях; в тот день им доставили почту. Священник сочувственно хмыкнул, как в прежние дни, но это был неудачный ход. Мисс Лер замолчала и потянула носом. – Странно! Мне почудилось, будто пахнет спиртным.
Священник затаил дыхание и сел в качалку поглубже. Он подумал: как здесь тихо, как спокойно. А ведь некоторые горожане не могут спать в таких местах из-за тишины; тишина иной раз, как шум, назойливо гудит в ушах.
– О чем это я говорила, отец?
– Однажды в Питтсбурге…
– А, да. В Питтсбурге… Я ждала поезда. Читать мне было нечего – книги ведь очень дороги. Дай, думаю, куплю газету, все равно какую – новости везде одни и те же. Но когда я ее развернула… Называлась она, кажется, «Полис ньюс». Кто бы мог подумать, что такие вещи печатают! Я, конечно, прочла всего несколько строк. Ничего страшнее со мной в жизни не случалось. Это… Это открыло мне глаза.
– Да-а…
– Мистеру Леру я об этом не сказала. Если б он узнал, то, наверно, изменил бы мнение обо мне.
– Ведь ничего дурного вы не сделали.
– Да, но знать про такие вещи…
Где-то вдали засвистела птица; лампа на столе начала коптить, мисс Лер нагнулась и убавила фитиль – точно пригасила единственный огонек на мили вокруг. Священник снова почувствовал вкус бренди во рту – так запах эфира напоминает человеку о недавней операции, пока он не привыкнет к тому, что жив. Бренди связывало его совсем с другим существованием. Он еще не свыкся с этим глубоким покоем. Пройдет время, и все наладится, сказал он себе, я подтянусь – ведь заказано всего три бутылки. Больше я пить не стану, там мне это не понадобится. Он знал, что лжет. Мистер Лер вдруг проснулся и сказал:
71 
