94 
— С ней все в порядке? Она невредима? — спросил Видо, на лице которого не появилось даже тени торжествующей улыбки. Этот опытный хитрый человек слишком хорошо знал, что в каждой хорошей новости скрыты семена будущих бед и поражений. Он сидел, нервно пощипывая свои густые косматые усы. Однако постепенно его мысли настроились на приятный лад, он не мог отказать себе хотя бы в минуте торжества.
«Это хорошо! Бальдемар своими уловками заставил людей ненавидеть меня. Когда же его дочь станет моей родственницей, пусть они все подавятся своей ненавистью! Военное счастье Бальдемара всегда служило только ему одному, а теперь он вынужден будет разделить его со мной, поделившись заодно и своей славой».
Позади Видо стояла Гримельда, она перевязывала ему рану, нанесенную мечом, задевшим верхнее ребро. Глаза женщины сердито сверкали, она была крайне недовольна тем, что ей помешали. Ее рыжеватые густые волосы были заплетены в косы толщиной с человеческую руку и торчали в разные стороны, как коровьи рога, так странно, что гонец в других обстоятельствах — будь на месте Гримельды другая женщина — счел бы это смешным и засмеялся, но в присутствии жены Видо все чувствовали себя не в своей тарелке. Когда рядом была Гримельда, каждый думал только об одном: «Где ее топор?» Она могла вспылить по любому поводу, и тогда уже не жди пощады. Единственным человеком, который мог ее не бояться, был сам Видо — она баловала и нежила своего мужа, как малое дитя. Она, действительно, вела себя так, будто Видо был ее единственным родным ребенком, а на своих настоящих детей смотрела, как на щенят, путающихся у нее под ногами.
Гримельда нависала всем своим мощным, необъятным телом над сидящим Видо, накладывая повязку неуклюжими толстыми руками и громко пыхтя от усердия. Она так туго стягивала рану, что Видо изрыгал проклятия от острой боли, пытаясь вырваться из ее объятий, отчего она в свою очередь осыпала его громкой бранью. Несчастный гонец, присутствовавший при этой сцене, никак не мог понять, откуда исходит отвратительная вонь, наполнявшая все помещение и похожая на запах протухшего сыра, — несло ли это от самой Гримельды или так пахла рана Видо?
Под огромной, свисавшей грудью Гримельды, напоминавшей Сердику раздутые меха с вином, он заметил рукоять топора.
— Она получила несколько незначительных ран по своей же вине, — ответил, наконец, юноша на вопрос Видо и отступил на шаг к двери, моля богов, чтобы его движение осталось незамеченным. — Мы уложили пятнадцать человек из их отряда, прежде чем захватить их в плен, — продолжал он вдохновенно врать. — Люди Бальдемара сдались всем стадом, словно овцы! Но позже, в дороге, мы потеряли троих наших воинов. Потому что кто-то развязал девчонку, и она…
— И я подозреваю, что этот малый с воловьими мозгами, которого все называют моим сыном, так и не дознался, кто именно развязал ее.
— …и она начала драться, словно дикая кошка. Она убила троих наших воинов их собственным оружием. Но теперь ее снова надежно связали и не спускают с нее глаз, так что можешь не беспокоиться.
— Мой сын — мое несчастье, — запричитал Видо, яростно тряся своей косматой головой, так что его спутанные волосы задевали лицо Гримельды. Этому парню следовало бы быть более послушным и дисциплинированным, вот что я тебе скажу! А ты, Сердик, скачи назад во весь опор и передай такие слова… Да постарайся произнести их погромче и поотчетливей так, чтобы все воины в отряде непременно услышали их, и чтобы Одберт почувствовал свой позор! Объяви всем, что Одберт не получит эту девицу. Она предназначена Ульрику, да, именно так! Пусть лучше этот идиот получит ее!
Но тут за спиной Видо раздался резкий голос.
— Я запрещаю это! — голос принадлежал Клавдию Хилару, молча слушавшему весь разговор из затемненного угла шатра. Он бы римским эмиссаром, в чьи обязанности входило следить за каждым шагом Видо теперь, когда Бранхард был мертв. — Мой господин — Римский Наместник — не позволит тебе поступить подобным образом! Твои воины никогда не пойдут в бой за Ульриком.
— Хилар, однажды, когда ты в очередной раз неосторожно произнесешь слова: «Я запрещаю!», это может плохо кончиться: Гримельда — прежде чем я смогу вмешаться — разделает тебя, как быка, на жаркое, — мягко сказал Видо с хитрецой в глазах. — Неужели ты думаешь, что я хочу поссориться с Римом и потерять те богатства, которые уже получил от вас? Если я действительно кажусь таким идиотом, утопи меня лучше в бочонке с медом. Девчонка, конечно, достанется Одберту. Мы будем вашими союзниками еще не одно поколение, так что дети наших детей будут дружить с Римом. Поэтому убери свои когти и успокойся! Я просто хочу, чтобы мой сын какое-то время думал, что он не получит девчонку, я хочу подразнить его, понятно?
94 
