68 
«Легат… легат… легат…» – звучит, бьется, наплывает звуковая волна над лагерем. К моменту, когда мы доходим по главной улице лагеря (виа претория) до главных ворот, о нашей «прогулке» уже знает весь легион.
Я киваю знакомому тессерарию (кривые ноги) и легко взбегаю на дорожку, она идет по валу вдоль частокола по всему периметру лагеря. За время, что легион провел здесь, в летнем лагере, – а это пара месяцев как минимум, – в придачу к обычному частоколу легионеры выстроили сторожевые башенки. На них замерли
часовые.
Эггин следует за мной.
Дорожка вдоль частокола вытоптана сотнями ног. Она твердая и удобно ложится под мои мягкие сапоги.
Эггин топает своими подкованными гвоздями калигами. Молодец префект. Не забывает, что сам когда-то был простым «мулом». А для «мула» главное – это ноги.
Мы идем по валу. Во рву по другую сторону частокола масляно блестит застоявшаяся вода. Ее немного.
Вал и частокол лагеря – священное место, как и главная площадь. За попытку пересечь вал легионера будут сечь кнутом, а в военное время – приговорят к смерти. Впрочем, самоволки, думаю, в легионе – обычное дело. Особенно когда рядом – такое.
Я иду. Потом останавливаюсь и смотрю. На расстоянии примерно сотни шагов от вала тянется импровизированный городок. Строения разного качества из местного леса, палатки и шатры. Там кипит жизнь. Чумазые детишки разного возраста гроздьями облепили дома, из открытых окон выкрашенного красным дома – лупанарий? – смотрит на меня раздетая девица. Рыжая, как вспышка от удара по голове. Бесстыдная. И красивая, несмотря на боевую раскраску. Золотые браслеты на запястьях.
Увидев нас с Эггином, девица насмешливо улыбается и посылает мне воздушный поцелуй. Жрица любви, ага. Я хмыкаю.
Да, лагеря легионов одинаковые по всем провинциям. Так и городки, которыми они обрастают, тоже не особо различаются.
Я вспоминаю, как мы с иудейским царевичем Иродом Антипой навещали публичный дом в Мавритании. Было весело. Боги, действительно было весело. Вот было же время…
Я машу «волчице» рукой. Эггин неодобрительно переступает за моей спиной – тяжелый и неуютный, как круглый камень. Лицо мраморное.
Эггин смотрит на рыжую «волчицу» в окне, и взгляд его тяжелый, как гроза. У меня ощущение, словно что-то произошло, а я не понял.
Рыжая посылает поцелуй – насмешливый, бесстыдный – префекту лагеря, но Эггин становится только мрачнее. Лицо почти черное, дурная кровь. Он что, знаком с ней?
– Кто это? – говорю я. – Ты ее знаешь?
– Какая-то шлюха, – бурчит он и отворачивается.
У нее полные темные губы.
– Красивая, – говорю я.
Префект дергается, словно от удара. Да, Гай, умеешь ты заводить друзей, думаю я. Я даже спиной чувствую, как он меня ненавидит. Из-за шлюхи? Смешно.
Идем дальше. Рыжая «волчица» остается в окне позади.
* * *
Через открытое окно врывается ветер, обдувает мокрое от пота лицо. Она стоит в проеме окна и глядит туда, куда ушли эти
двое.
– Вернись в постель, – просит центурион.
Тит тянет руку, заросшую темным волосом, в шрамах. Когда ты дерешься в строю, твою правую руку постоянно задевают. Шрам на шраме, плюнуть некуда.
От этого рука кажется бугристой и неровной. Грубой. Особенно рядом с ее гладкой кожей.
– Или прикройся, что ли, – добавляет он, понимая, что говорит лишнее.
– Ты ревнуешь?
Тит поднимает брови. Хороший вопрос. Если она про префекта-м-мать-Эггина, то да – он уже не ревнует. Хотя холодок в брюхе все еще остался.
– Немного.
– Кто это? – спрашивает она.
Стоит перед ним, и кажется, что воздух вокруг нее плавится. «Рыжая, – думает он. – Красивая. Рыжие – они все красивые». Тит дергает щекой, поднимает голову, разминает шею медленными движениями – щелк, щелк. Позвонки встают на место. А вот сердце – не совсем.
– Тот, кому ты посылала поцелуи? – спрашивает центурион. Что ты со мной делаешь, рыжая? – Не надейся, не твоего полета птица.
– Посмотрим.
Скулы каменеют. Кажется, все лицо сводит. Тит Волтумий, старший центурион, дергает щекой, откидывается к стене. Он обнажен, сидит, закрывшись одеялом по пояс. Голые ноги стоят на холодном полу. Постель под одеялом все еще хранит тепло ее тела. Когда-то она дарила это тепло и Эггину. Тит сжимает кулаки.
– Симпатичный, – говорит она, словно не замечая его гнева. – Кто это?
Молчание. Проклятое Тифоном молчание. Надо отвечать.
– Новый легат, – говорит Тит нехотя. «Мне сорок три года, – думает он. – А мной вертит какая-то… какая-то шлюха… стоп».
68 
