64 
Тессерарий смуглый, невысокий, с кривыми ногами.
Я тяну повод, останавливаю коня. Он фыркает, переступает. Всадники позади меня чему-то смеются.
– Стой, кто идет! – кричит часовой. Словно мы находимся за милю от него.
Тессерарий видит мой панцирь, мою охрану. И все равно говорит:
– Пароль?
Я киваю: хорошо. Чужим в лагере не место.
– Понятия не имею. Я – Гай Деметрий Целест, ваш новый легат.
Тессерарий не исполняется добрыми чувствами, как вроде бы должен.
– Правда? – Тон его довольно равнодушен.
Конь подо мной тянет повод, идет боком. Капризный. Я дергаю повод. Стоять!
– Вот приказ Божественного Августа.
Я достаю из сумки тубу, снимаю крышку. Вытряхиваю скатанный в трубку пергамент. Резкий запах выделанной кожи.
– Вот приказ, им подписанный.
Тессерарий смотрит на меня, словно это какая-то шутка. Кивает солдату, тот идет ко мне, берет пергамент и несет офицеру.
Сегодня что, никто никуда не торопится?!
Тессерарий разворачивает приказ, читает. Несмотря на желание выглядеть бесстрастным и сдержанным, он удивлен. Он поднимает голову:
– Деметрий Целест? Вы…
– Ваш бывший легат – мой старший брат. Теперь я командую этим легионом.
– Мы вас ждали, легат, – говорит тессерарий.
Мне удается не поперхнуться от удивления. Ждали… тоже мне, ждали.
Караульный офицер кивает солдату. Нас пропускают.
Я пятками толкаю Красавчика, еду шагом. Чувствую на себе любопытные взгляды. Тессерарий подходит ко мне, протягивает пергамент. Я беру его и передаю рабу вместе с кожаной тубой, чтобы спрятал.
– Рады вас видеть, легат. Слава Августу! – Он четко бьет ладонью в сердце, выбрасывает правую руку вперед и вправо. Воинский салют – таким приветствуют императоров и полководцев. Тот же жест повторяют – с некоторым опозданием – караульные и солдаты вокруг, что случайно оказались рядом с воротами. Я слышу, как шепоток бежит по рядам: «Легат… новый легат… брат…»
– Как твое имя? – говорю я.
– Коммод Артикулей, – говорит тессерарий. В его взгляде спокойное презрение военного к гражданскому.
На военном языке гражданский звучит как «паганец». Довольно обидно.
– Хорошо, Коммодий, – говорю я. – Продолжайте нести службу.
Мы едем по главной улице лагеря. Справа и слева возвышаются серые палатки, их ровные ряды уходят вдаль. Легион – это отдельный город. Около шести тысяч человек – на самом деле больше, потому что обычно не учитывают число нестроевых свободных, приписанных к легиону, и число легионных рабов. Это целый город. Он окружен со всех сторон рвом и частоколом, защищен башенками и метательными машинами.
У некоторых палаток сушится на рогатках белье.
У одной из палаток солдат в тунике поджаривает на костре хлеб, нанизанный на ветку. Я чувствую вкусный запах поджаренного хлеба, в желудке громко урчит. Ну, успеется.
Солдат поднимает голову и провожает нас взглядом. Ему за тридцать, это явно опытный солдат, к тому же «иммуний», то есть освобожденный от работ по лагерю. Он заслужил это выслугой лет. Или, возможно, он просто заплатил центуриону за такое освобождение.
Коррупция – беда не только Рима, но и его легионов. Увы.
Мы выезжаем на санктум преториум, главную площадь лагеря. Здесь храмы для солдат, алтарь Божественного Августа, знамена и золотой орел легиона – ему приносят жертву, это Гений легиона. Охрана вытягивается по струнке, когда мы подъезжаем. Огромная палатка – принципия, там живут офицеры, – напротив знамен, через площадь.
Площадь достаточно большая, чтобы вместить весь легион на утреннем построении, приношении Гению легиона и лагеря, а также при гадании. Я чувствую в воздухе нотки птичьего дерьма – и слышу квохтанье. Где-то рядом находятся птицегадатели со своими курами. Ага, вон они.
Я останавливаю Красавчика, спрыгиваю с седла. Ноги гудят. Мышцы занемели, задница квадратная и ничего не чувствует, кроме того, что ей не хочется обратно в седло. Я бросаю повод рабу и подхожу к знаменам.
Золотые значки и алые вексиллы. Надписи золотом по алому. Ткань колышется на ветру. Огненно-золотой, начищенный легионный орел над моей головой. Изображение императора – имаго, на котором Август молодой и красивый, – сияет понимающим блеском. Охраняющие его легионеры косятся на меня, но стоят неподвижно.
Я издалека делаю жест почитания. Гению легиона – мои приветствия! Принимай гостя.
Золотой орел молча реет в голубом небе – над лагерем, над серыми палатками, над стираным бельем, над кострами с жарящимся хлебом… Мощь Рима, величие власти.
64 
