Особенно,... 
92 
— Меня сейчас вырвет, — произнесла она, судорожно сглотнув.
— Выведи их, Максуд. Потом посадишь в сарай, свяжешь ноги обоим и поставишь кого-нибудь у двери, — распорядился Ахмеджанов. — Если над горами появится хотя бы тень вертолета, если хоть один спецназовец войдет в это село или в любое другое поблизости, я вас расстреляю, — бросил он доктору и Маше по-русски, не глядя на них.
На воздухе Маше стало немного лучше, но тошнота не прошла. Чтобы не упасть, она встала на колени, наклонилась лицом к траве, и ее вырвало. Огромных сил стоило сорвать руками в наручниках чистый лист лопуха и вытереть рот. После этого возникло ощущение какой-то звенящей пустоты и легкости. Ноги не слушались, словно чужие.
— Вставай, русская сука! — прорычал Максуд.
Голос у него оказался странно высоким для такого громилы — тоненький фальцет, даже с привизгом.
Превозмогая дрожь в коленках и слабость, Маша встала на ноги, но тут же покачнулась. Вадим попытался ее поддержать, но слонопотам молча отстранил его, поднял Машу и легко, как тряпичную куклу, перекинул через плечо.
Пол в сарае был усыпан стружкой, приятно пахло свежеструганым деревом. Сквозь высокое окно под потолком пробивался густой розоватый свет заходящего солнца. В широком четырехугольном луче весело крутились и поблескивали пылинки.
* * *
— Ой, «ореховая бабушка»! — воскликнул Арсюша, когда Тамара Ефимовна приоткрыла дверь. — Здравствуйте!
Они с Глебом сидели на застеленной кровати, между ними лежала маленькая походная шахматная доска. Когда они одновременно поднялись навстречу Тамаре Ефимовне, фигуры попадали на пол.
— Арсюша, иди, пожалуйста, к маме, — сказал полковник.
— Значит, эту партию мы не доиграем? — обрадовался мальчик. — Начнем потом снова? А можно, я останусь? Я буду тихо сидеть.
— Нет. Нам надо поговорить наедине. А ты пока подумай, почему получился этот шах с трех ходов.
Арсюша ужасно интересовался, зачем это «ореховая бабушка» пришла прямо в номер. Но он привык слушаться и только робко предложил напоследок:
— Я хотя бы фигуры соберу?
— Я сам. Иди.
Когда дверь за мальчиком закрылась, Тамара Ефимовна протянула полковнику записку.
— Не знаю, насколько все это связано, но сегодня между четырьмя и пятью часами у ворот санатория остановилась черная «Тойота». Номер я не разглядела, не обратила внимания. Не видела четко я и пассажирку на переднем сиденье, но сейчас, из-за записки, вспомнила: там находилась молоденькая девушка с темными волосами. Худенькая. Не скажу, что та самая, но не исключено. Человек, выскочивший из «Тойоты», седой, высокий, красивый, лет сорока-сорока пяти. Он очень спешил, вбежал в проходную санатория. Потом меня отвлекли покупатели, а когда они отошли, «Тойота» уже уехала. Не стало и еще одной машины — зеленой «Нивы». А перед этим она стояла у ворот около получаса, в ней сидели, не выходя, пятеро мужчин. Еще слышался долгий громкий сигнал, но какая именно машина сигналила, я не видела. Записка выпала из сумки у дамы, покупавшей у меня орехи, написал ее вахтер, а информацию просил передать для вас тот самый седой человек. Уф-ф, — Тамара Ефимовна перевела дух, — надеюсь, я ничего не забыла.
— Цены вам нет, Тамара Ефимовна! — полковник поцеловал «ореховой бабушке» руку.
Из номера они вышли вместе. «Ореховая бабушка» направилась вниз по лестнице, а полковник подошел к столику дежурной по этажу, поднял телефонную трубку и, набрав несколько цифр, произнес:
— Эпсилон-семь. Узнайте в аэропорту, улетели сегодня в Москву Ревенко Вадим Николаевич и Кузьмина Мария Львовна. Нет. Ждать я не могу. Свяжусь с вами через десять минут.
Через десять минут он уже входил в штаб округа и узнал, что Ревенко и Кузьмина билетов не покупали и никуда не улетели. А еще через пятнадцать минут джип с опергруппой мчался к дачному поселку.
Замки на воротах и на входной двери оказались взломаны, все в доме доктора перевернуто вверх дном. Одного взгляда хватило, чтобы понять: здесь был не просто обыск, а зверский шмон.
Эксперт и трассолог занялись отпечатками, а Константинов начал просматривать коробки видеокассет, сваленных в кучу на полу в гостиной. Кассету с надписью "Э. Рязанов. «Жестокий романс» он нашел сразу и, прежде чем вставить ее в видеомагнитофон, попросил опергруппу выйти куда-нибудь, в спальню или на кухню.
Казалось странным, что в таком разгромленном доме исправно работают телевизор и видеомагнитофон. Перед Константиновым замелькали кадры веселого кавказского застолья. Оператор находился явно подшофе, камера плясала в его руках, выхватывая то толстоносое лицо Ахмеджанова, то круглую физиономию Вячеслава Иванова. Через пять минут просмотра Константинов вскочил, поднял с пола валявшийся среди кассет пульт дистанционного управления, нажал «стоп» и перемотал запись немного назад. А потом нажал «паузу». За щедро накрытым столом прямо над блюдом с крупными ломтями мяса застыло с вилкой у рта улыбающееся лицо Юры Лазарева.
92 
