Особенно,... 
96 
А то еще немного — и руки пропадут. На что тогда жить станем?
Маша возилась долго. Сил не хватало. Кусачки оставляли светлые блестящие следы на металле, скользили, были слишком тяжелыми и неудобными.
Она боялась поранить Вадиму кожу, несколько раз роняла кусачки в траву. Наконец ей удалось каким-то чудом справиться с браслетом на правой руке. Вадим задвигал пальцами, разогнал кровь, браслет с левой руки снял сам, потом освободил Машины запястья.
Уже совсем стемнело. Южная ночь обрушилась в один миг. Светлые, ясные сумерки сменились кромешной тьмой.
— Куда нам теперь идти? — растерянно спросила Маша. — Совсем ничего не видно.
— Сейчас выглянет луна, и глаза к темноте привыкнут, — успокоил ее Вадим, не бойся, малыш, выберемся.
Послышалась стрельба — совсем близко. Потом раздался тяжелый топот и сопение. Рядом бабахнуло.
«Граната!» — подумал Вадим, прикрывая ладонью Машину голову.
На них посыпался град мелких камешков. Стихший ненадолго топот опять приближался. Сопение прервалось чеченской бранью. Из-за низких сосен выплыла полная яркая луна, и Вадим увидел чеченца-боевика с пистолетом в руке, который несся прямо на них. Он их тоже заметил, замер на миг, целясь, как бы размышляя, кого пристрелить первым, но именно этого мига хватило доктору, чтобы дать по боевику короткую очередь из автомата. Он сделал это машинально, не думая, просто сработала реакция. Только сейчас, когда боевик упал как подкошенный, Вадим понял, что в руках держит знакомый еще с армии старый добрый «Калашников».
— Кто стрелял? — раздался голос поблизости.
— Заложник стрелял, — сообщил Вадим, поднимаясь из травы.
— А, вот вы где! — К ним шли два спецназовца. — Хорошо стреляешь, заложник.
— Там парнишка убитый, неподалеку от сарая, — сказала Маша, — Васей звали. Это он нас нашел, спас и вывел. А сам погиб.
— Да, мы его видели, — кивнул один из спецназовцев.
— Ахмеджанова взяли? — спросил Вадим.
— Нет пока. Идите лесом к дороге. Только особенно не высовывайтесь. Пробирайтесь к поселку.
Идти пришлось в гору, подъем становился все круче, выстрелы звучали все тише. Пылающий поселок остался позади. Редкий лесок на горном склоне жил своей спокойной и таинственной ночной жизнью. Пели цикады, кружились голубоватые огоньки светлячков.
— Устала? — спросил Вадим и провел рукой по Машиным волосам. Волосы были влажными от ночной росы.
— Ничего, — ответила она, — устала, конечно, но это неважно.
— Там, впереди, поляна, если хочешь, можем немного посидеть, отдохнуть.
— Нет. Лучше уж идти. Если я присяду, сразу засну. А ты знаешь, куда мы идем?
— Примерно.
— Ну, раз хоть примерно знаешь, тогда дойдем куда-нибудь, — улыбнулась Маша.
— Нам в любом случае надо выбраться к шоссе. А там посмотрим.
— Далеко оно?
— Думаю, через час-полтора доберемся. Не бойся, мы не заблудимся, где-нибудь наткнемся на оцепление. Они ведь обязаны оцепить все окрестности. Или с патрулями встретимся.
— А они нас не пристрелят? Так, ненароком, в темноте?
— Надеюсь, что нет, — хмыкнул Вадим. Луна осветила небольшую поляну, заросшую высокой травой.
— Подожди, я потерял тропинку, — сказал Вадим, остановившись, — все-таки лучше немного отдохнуть. На траве сидеть мокро, вон там, видишь, поваленное дерево.
— Оно тоже наверняка мокрое, все в росе. Но если хочешь, давай посидим. Терять все равно нечего, и так мы с тобой уже до нитки промокли. Я раньше думала, на юге ночи сухие, без росы.
Они присели на ствол поваленного дерева на краю поляны. Вадим обнял Машу за плечи и поцеловал в висок.
— Замерзла?
— Знобит немножко. Но это ерунда, я всегда мерзну.
— Смотри не простудись. Маша тихо засмеялась.
— Прямо как в том анекдоте про интеллигента, который попал под асфальтовый каток. Знаешь?
— Нет. Расскажи, я сто лет не слышал ни одного анекдота про интеллигента. Сейчас все про «нового русского».
— Это старый анекдот. Попал интеллигент под асфальтовый каток, стал плоским, как тряпочка. Рабочие думают, что с ним теперь делать? Положили на порог бытовки, стали ноги вытирать, чтоб добро не пропадало. Он стал грязный с одной стороны. Его на другую перевернули, он опять стал грязный. Уборщица постирала его, повесила сушить. А он простудился и умер.
Но Вадим не слушал ее. Он перестал дышать, быстро прикрыл ладонью рот Маши.
96 
