— Сарагоса, давай не будем ходить вокруг да около. Ты пишешь все хуже и хуже. — Бальтран до'Веррада посмотрел на Серрано с легким сочувствием, которое тотчас сменилось раздражением, — мало, что ли, у него более серьезных забот? — Быть может, тебе покажется обидной такая прямота, но, уж не обессудь, у меня нет времени на экивоки. Я тебе заказал портрет сына, чтобы взять его с собой в Пракансу.., а получил убогую мазню, не стоящую ломаного гроша. Сарагоса, разве я не объяснял, что сватовство принято начинать с подарков, для того-то мне и нужен хороший портрет сына?
Жалкий огрызок Верховного иллюстратора кивнул. Под пышной мантией, висящей на нем, как на бельевой веревке, поникли худые плечи, на лице пролегли густые складки уныния и страха.
— Ваша светлость…
— Сарагоса, меня твоя работа никоим образом не устраивает. — Поглядев на слугу, Бальтран до'Веррада щелкнул пальцами. — Нет, только не эту рубашку, надоела. — Герцог вновь повернулся к Верховному иллюстратору. — Ты и сам прекрасно знаешь, насколько важны такие картины для дипломатии и торговли. На подобных полотнах — вся документация нашего герцогства: “Рождения”, “Кончины”, “Женитьбы”, “Сделки”, “Договоры” и много чего еще. И эти картины должны быть превосходны. Совершенны. Мне не нужно ни одной посредственной.
— Да, — прошептал Серрано, — да, ваша светлость. Конечно…
— Мой сын на этой картине не очень похож на себя. Сарагоса содрогнулся.
— Как скажете, ваша светлость.
— А чтобы дарить его портрет королю Пракансы с надеждой на удачное сватовство, нужно побольше сходства. — Произнося эти слова, герцог, только что вернувшийся с охоты, снимал с пальцев испачканные потом и кровью кольца, чтобы как следует отмыть руки. — В моем сыне людям нравится лицо, телосложение, обаяние. Или ты считаешь, такой как есть он недостоин дочери короля Пракансы?
— Что вы, ваша светлость! Разумеется, нет…
— Так что же будем делать, а, Сарагоса?
Верховный иллюстратор походил на проколотый рыбий пузырь.
— Ваша светлость, если позволите высказаться… — А разве я не позволяю? Высказывайся.
— Ваша светлость, я болен, — с вымученной улыбкой произнес Серрано. — Конечно, я поправлюсь, но сейчас мне нездоровится.
— Государственные дела не могут дожидаться, когда ты поправишься.
— Да, ваша светлость, несомненно. Но я готов написать новый…
— Поздно, Сарагоса. Нет времени. Завтра я отправляюсь в Пракансу. А потому вынужден взять другую картину вместо твоей. Из горла Сарагосы Серрано вырвался клекот.
— Другую картину?! Но.., ваша светлость! Номмо Матра, ведь Верховный иллюстратор — я!
— Но я не могу везти в Пракансу твою так называемую работу. А значит, придется дарить чужую.
Герцог отвернулся, взял принесенное секретарем письмо, раскрыл, пробежал глазами. Затем кивком отпустил секретаря.
— Благодарение Матери, нам повезло, что Алехандро заказал свой портрет другому художнику. И этот художник вполне справился с поручением.
Серрано был белее мела.
— Кому? — прохрипел он. — Кто.., художник? Бальтран беспечно махнул рукой.
— Серрано, я не знаю его имени. Алехандро договаривался с ним без моего ведома, но я видел работу, ее принесли два дня назад. Она великолепна. Полнейшее сходство: и одухотворенность передана, и честность. Как раз то, что надо. — Он помолчал, без всякого выражения на лице глядя на Сарагосу, а затем сказал:
— Алехандро еще не знает, что я задумал, но не станет возражать. Любому мужчине лестно предстать перед невестой в наилучшем виде. — Герцог блеснул зубами в улыбке. — Похоже, мне удастся неплохо пристроить детей. Его сестра, когда вырастет, выйдет замуж и уедет в Диеттро-Марейю, а брак Алехандро с пракансийкой положит конец проклятым спорам о границах.
Сарагосе, серому, как труп зачумленного, оставалось лишь кивнуть.
— Но ваша светлость, конечно же, знает, из чьей семьи художник.
Бальтран до'Веррада рассмеялся.
— Что, Сарагоса? Боишься, что я тебя заменю ничтожным Грихальвой? — Он ухмыльнулся. — Пока я жив, ты не лишишься места. Но это не означает, что я обязан принимать любую халтуру.
— Ваша светлость!
— А потому советую позаботиться о здоровье, уж коли от него так зависит творческий успех. — Он величаво взмахнул рукой. — Можешь идти, Сарагоса. Дольча маттена.
Но Сарагосе Серрано, на ватных ногах выходящему из покоев, утро вовсе не казалось приятным.