Особенно,... 
88 
Расстелив последний лист, Сарио прошелся вдоль верстака и внимательно осмотрел каждый пергамент. Тза'абская вязь, столь любовно выведенная рукой неведомого писца, особого интереса не представляла: Сарио знал, что текст — всего лишь свод правил поведения (компордотта) и запретов. Впрочем, кое-что полезное он бы мог почерпнуть, например, некие волшебные мелочи, вроде тех, с которыми уже знаком род Грихальва, а также довольно любопытные наставления Акуюба и южных мудрецов. Но не это хотел он узнать, и не этому учил Иль-Адиб. Истинная сила Аль-Фансихирро была заключена в лингве оскурре, в орнаментальном обрамлении текста, в превосходно выполненных инициалах.
Затем он повернулся к Фолио — драгоценному подарку Верро Грихальвы. Изучил первую страницу, потом — страницу Кита'аба. Так и пошло: Фолио, Кита'аб, Фолио, Кита'аб. Он сравнивал рисунки. Вчитывался в текст — разумеется, обрывки. В Фолио зияли громадные бреши, а страницы, столь долго хранившиеся у тза'аба, были малочисленны.
Страница за страницей, страница за страницей. Среди них хватало рваных, со следами крови и воды. Были и половины страниц. Где-то невозможно разобрать слова, А кое-где разобрать можно, зато никак не удается понять смысл.
Плохо другое: разорваны орнаменты. И восстановить их целиком не удастся — слишком много утеряно. Но что-то Сарио, возможно, сделает, благо в реставрации он смыслит побольше других.
Нужно лишь время. Как раз то, чего не хватает Грихальва. Одаренным. Вьехос Фратос. Занятно: от тех, кто живет дольше, семье мало проку. Если ты обделен Даром, значит, будешь влачить жалкое существование.
А Сарио это не грозит. Он рожден для величия. Для славных дел.
Облегченно вздохнув, он сходил за свечами, поставил их на верстак в максимально допустимом отдалении от бесценных сокровищ (они не должны погибнуть в огне безвозвратно). Впрочем, света было достаточно, чтобы разглядеть сложнейшие рисунки. Золотые и серебряные узоры поблескивали, как будто еще не просохла краска или их окропили водой.
Сарио трудился в тишине, нарушаемой только шелестом передвигаемых, переворачиваемых страниц. Да, полностью Кита'аб не воссоздашь, но кое-что реставрировать удастся. И кое-чему научиться.
Он с улыбкой подумал, что и так многому научился у старика за два года. И за восемнадцать лет — у Грихальва. Двадцать лет он постигал тайны волшебства, сокрытые от всего мира.
И эти тайны вполне достойны того, чтобы отдать им жизнь. Взамен они даруют могущество. Возвышают тебя над всеми. Ибо никто, кроме тебя, не обладает такой силой. Никто, кроме тебя, не разгадал секрет Фолио — заветного клада семьи Грихальва — и страниц из ларца Иль-Адиба. “Никому, кроме тебя, не удалось их объединить”.
Он коснулся древних страниц Фолио — Кита'аба и прошептал:
— Мое. Только мое. Все это теперь принадлежит… Стук щеколды заставил его умолкнуть. Он вздрогнул, повернулся не вставая, устремил взор на дверь ателиерро. Она была не заперта. Но ее нельзя было открыть. Ни ключом, ни ломом. Он об этом позаботился. Никто другой на такое не способен. Нет магов, равных ему по силе. Иль-Адиб мертв, и Сарио не намерен делиться тайнами ни с кем.
Щеколда стучала не унимаясь.
— Сарио!
Гордость и торжество схлынули. Он ждал.
— Сарио!
Он бросил взгляд на верстак, на открытое Фолио, на страницы Иль-Адиба, на чашу с цветами.
— Сарио! Номмо Чиева до'Орро!
Вотще! Он не собирается отворять дверь, чьим бы именем его ни заклинали.
Он снова взглянул на верстак. Тайный язык, тайный труд, тайные знания и сила… Ими он ни с кем не поделится, зато готов поделиться торжеством. Но лишь с одним-единственным человеком — с тем, кто стоит за дверью. Кое-что расскажет, так и быть…
Опять расцвела гордость. “Я сделал то, что никому не по силам”.
И этот человек — только этот — способен его понять. И пожалеть, что самому не хватило отваги. Этот человек тоже испытывал на прочность семейную клетку, но сломать прутья и вырваться на волю не решился.
"А я решился. Да. Мне есть чем гордиться”.
Он встал, подошел к двери, послюнил пальцы, размазал крошечные буквы, с таким старанием выведенные вокруг щеколды.
Тайный язык. Источник силы.
— Входи, — сказал он тихо и отступил, когда поднялась щеколда. Раймон Грихальва вошел в ателиерро не сразу. Бросил взгляд мимо Сарио на верстак, прошептал молитву и произнес громче:
88 
