Особенно,... 
133 
Васенька на руках Мошнякова чувствовал себя удивительно сильным и взрослым, он был наравне со всеми и даже выше некоторых идущих. От колыхания шагов изредка скатывался со свечи горячий воск и обжигал руки его, но Васенька пересиливал боль, и воск застывал, а следующие струйки уже наплывали по нему и не пекли кожу. Он очень боялся, что свеча погаснет, пламя иной раз ложилось и от ветра почти затухало синим огоньком, но вновь и вновь разгоралось, и опять ясный свет его согревал озябшее лицо мальчонки и привораживал взгляд. Где-то совсем недалеко ахали взрывы снарядов, в небе кружили и строчили самолеты, тяжелые танки обгоняли идущих и обдавали чадной вонью перегоревшей солярки. Васенька близко видал войну, бредущих раненых от фронта с окровавленными бинтами, их страдальческие взгляды, разом оживающие при виде его и горящей свечи; он осознавал детским разумением, что происходит нечто серьезное, что это не игра, не напрасная трата сил, а какое-то обязательное и нужное послушание, требующее терпения, чтобы исполнить его до конца. Руки Васеньки устали держать свечу, слабость растекалась по тельцу, он все чаще оглядывался, ища глазами далекий купол Исаакиевского собора, и это придавало ему силенок. Он удивился словам Илия о том, что некогда будет жить в этом городе, но когда вышел со свечою из собора, все вдруг показалось очень дорогим и узнаваемым памятью какого-то прошлого или будущего. Когда Егор попросил старца освободить Васеньку от крестного хода и усадить его в машину Лебедева, сопровождающую идущих, Вася вдруг проявил дюжую стойкость и не дал согласия, даже расплакался от обиды.
Догорала одна свеча, и Мошняков зажигал от ее огарка новую, а толстый огарок бережно прятал в карман. Когда Егор спросил, зачем он это делает, Мошняков смутился, а потом нехотя ответил:
— Зачем добру пропадать, повезу Надежде…
Вася очень сожалел, что не взяли с собой мамушку и бабушку Марию, вот бы они сейчас поглядели на его ответственное и нужное дело, на важное и совсем взрослое дело, порученное ему, и он старательно его исполнял и страшился уснуть, убаюкаться в тепле дяденьки Мошнякова и колыхании его шагов. В конце крестного хода он сам попросился с рук и уверенно шел впереди со свечой. Егор вдруг удивленный остановился, увидев его со стороны и заметив разительную перемену в облике мальчишки. Своей скорой походкой, чтобы поспевать за взрослыми, строгим и торжественным выражением лица, всем своим обликом он дивно стал походить на старца Илия… Шел со свечой маленький и мудрый старец, непорочный и светлый от самого рождения, страдальный своим сиротством, начавший жизнь в духовной чистоте и идущий белым путем за Илием, белой дорогой крестного хода тоже страдальной и бездольной в войне Русской Земли. Быков чем пристальнее к нему приглядывался, тем пуще поражался этому дорогому для себя дитю, старательно и любовно исполняющему древний ритуал оберега Родины, многих жизней, обводящий огнем своей свечи пламенный круг веры православной, обережный молитвенный круг от врагов видимых и невидимых. Васенька вступил в борьбу с ними с младых лет и на особом счету пребудет отныне у Света и Тьмы, оказавшись в самом пекле битвы Добра и Зла, — и смело пойдет этим белым путем, торной дорогою, прокладываемой ему бредущим впереди Илием.
— Милый ты мой… — горестно прошептал Быков и понял, что с этого момента Васенька уже не принадлежит всецело им с Ириной; его призвала Земля Русская на бой за нее, он вышел и готов идти до конца… — Милый Васятка, — опять проронил Егор, и ему нестерпимо захотелось дотронуться до него, понести на руках, понянчить и поцеловать, и вдруг все пронзительнее стал сознавать, что уже невозможно обращаться с ним, как с неразумным дитем. Этот крестный ход и непрестанные молитвы и пение станут главными в его детской, но уже соборной жизни, отринут былые шалости и игрушечные подвиги — подвиг духа воззовет отрока. И Егор чуял биение его восторгнувшегося сердца, его обогащенное сознание, его радостное отречение от всего прошлого мирского и суетного… Шел впереди крестного хода младой воин, белец новой Православной русской армии… и не было страха, и преград он не ведал на своем пути.
ГЛАВА III
К Москве катились эшелоны не с полушубками для немецких солдат, не с теплым обмундированием, а с новенькой парадной формой для торжества на Красной площади поверженной столицы русских. Гремели жестокие бои под Москвой, — и Скарабеев был направлен Ставкой на самый ответственный участок фронта для организации обороны. Он приехал в небольшой городок, где разместили штаб армии, потерявший связь и контроль над войсками, и увидел, как конвоиры выводят из здания летчика со связанными за спиной руками.
133 
