129 
— Милый мой… желанный мой… мне молиться хочется на тебя, молиться истово… ты мой бог… мое Солнце… мой мир… Когда мы сливаемся вместе — возникает яркая звезда на небосклоне и сияет… я возношусь к ней, и если бы я умерла в этот момент, то была бы счастлива этим вознесением… во мне чувство бесконечно родного существа в тебе и священной нежности… Что это? Разве можно так любить? Радость принадлежать только тебе… быть только твоею… Я каждый раз становлюсь твоей женщиной… ты творишь меня… бесконечно мой первый… но и мысль, что ты последний доставляет особое наслаждение… после тебя допустить в свой мир невозможно никого, он не примет… Если тебя не будет… то больше никого не будет… ты властелин, ты царишь во мне… я раба, подданная твоя… я вся в твоей силе и мощи… Господи!!! Прости меня и помилуй… что ставлю наравне с Тобою свою любовь…
Соединились дни и ночи, время растянулось в вечность и сжалось в единый миг, как всполох сухой зарницы на краю света. Только когда загремела под окном машина и они поняли, что приехал Мошняков, удивились, что он помешал им быть вместе, и только теперь заметили, как на окне отогрелась и пышно расцвела алыми гроздьями буйная герань… Все стало необычным в этом доме, все родным и дорогим до боли сердечной, они словно прожили тут целую жизнь, а когда зашел Мошняков, всхрустывая по половицам свежим снегом на сапогах, они еще более удивились, увидев заснеженный мир за окнами, и Егор недоуменно спросил:
— Ты чё так рано приехал?
— Как рано? Трое суток миновало…
— Трое суток? Не может быть… Садись, попей чаю…
Мошняков присел к столу и тоже выставился на удивительно яркую герань, сочную и бушующую красками… Но взгляд его проник сквозь нее, пролетел над гроздьями цветов и опять уперся в заветное крыльцо в немом ожидании и тоске. Егор перехватил этот взгляд и тут же увидел, как из дверей соседнего дома вышла молодая женщина, даже на расстоянии была видна ее стать и красота, и спросил у старшины:
— Это она дала тебе молока в тот раз?
— Она, — еле слышно выдохнул Мошняков. — Скажи мне, на какой грядке растут такие женщины, как твоя Ирина и она… где мне найти эту грядку… Она свято любит своего Сашу. Как она его любит! Лишь бы он остался живой и вернулся. Такую любовь трудно найти… Это Божий дар… Что же нужно сделать такое, чтобы Бог помиловал такой любовью, такой женщиной…
Старшина вдруг порывисто схватил горшок с геранью и выскочил из дому. Егор с Ириной услышали через окно его грубый, прерывистый голос:
- Надежда! Возьми цветок к себе… ить вымерзнет в пустом доме… ты поглянь, как расцвел…
Надя подошла, осторожно приняла горшок с геранью и прижала его ласково к груди, утопив смеющееся лицо в алых гроздьях. Потом осторожно, словно боясь расплескать эту волшебную красоту, понесла цветы в вытянутых руках к своему дому, точно так, как нес от него спасительное для души своей парное молоко старшина Мошняков.
Он глядел ей вслед, и Ирина с Егором видели через окно, как ходили желваки по скулам каменного лица казака, видели всю бурю чувств его потаенных, всю печаль и надежду на встречу с любимым человеком на пути своем.
* * *
Глубокое окошко кельи ало затлело рассветом, словно расцвела во всю ширь неба над русскими снегами сочнокрылая герань, вобравшая в себя и исторгшая муки и сладость любви человеческой. Ирина осторожно разбудила Васятку, трепетно и часто вдыхая его молочно-парное тепло, его детский непорочный дух, жаркий и головокружительный. Он резво вскочил и, потирая кулачком глаза, проскользнул мимо нее к тазику на полу, и горячая струйка дзинькнула в него, как колокольчик далекий…
Ирина одела его, сунула в руку пирожок с яблоками и стала ждать появления Скарабеева, как просил Окаемов. Вскоре хлопнула дверь входная и послышались стремительные шаги по скрипучим половицам темного коридора, вот распахнулась келья, и он вошел, внеся с собой морозный утренний запах, свежесть и веселье сильного и очень большого человека, знающего нечто такое в судьбах каждого, что недоступно обычному смертному. Ирина побаивалась начальства и привычно вытянулась перед ним, оправляя складки гимнастерки, и еще более остолбенела в испуге, впервые увидев Скарабеева в настоящей форме и звании генерала армии.
— Вольно! — радостно гаркнул гость и стремительно подхватил Васеньку на руки, нежно прижал к своей груди и трижды расцеловал в щеки, как взрослого человека. Сел на табурет и начал вынимать из карманов бесчисленные гостинцы. Тут были и шоколадные конфеты, и леденцы в красивой баночке, и свистулька из глины, и целая горсть оловянных солдатиков, и ловко сделанные копии самолетиков. Глаза Васеньки разгорелись от такого обилия подарков, он прижимал их к груди и озадаченно поглядел на мамушку, а дяденька все доставал из карманов то цветные карандаши, то надувные шарики.
129 
