Особенно,... 
137 
Они бессмертны на фресках и иконах, мощи их нетленны, прозорливость удивительна, учительство святое живо и верится, что сами они взирают на нас с горних высот от престола Господа и являются в мир во спасение и наставление заблудшим душам, в помощь земле родимой своей… Бродят по Руси странниками убогими, неся мудрость и свет целительный, силу богатырскую Креста Господня…
После возвращения из крестного полета вокруг Москвы Никола Селянинов во время короткого отдыха вновь увлекся поисками книг в глухих подвалах и подземельях монастыря. Он словно предчувствовал, что в этой древней монашеской обители хранятся многие тайны, кои именно сейчас нужны. Пришел срок им выйти на свет. Эта жажда к древностям появилась у него после лекций Окаемова и познания Казачьего Спаса, позволивших открыть в себе невероятные способности к учебе, а уж пытливости ему было не занимать…
Поиск он начал с благословения Илия и многих часов молитв в соборе, поста и исповеди с причастием. Он бродил целыми днями по территории, огороженной кирпичными стенами, обошел кельи, зная, кто из монахов и в какие века в них жил, кто почил на кладбище, где чья могила, изучил огромный архив, чудом сохранившийся в затхлом подвале-склепе. Тайна не давалась ему, но восторгнувшаяся её разгадкой душа вологодского парня не чаяла покоя, природное упорство не давало отдыха. И вот ему приснилось, что в старой монастырской иконной мастерской, на чердаке, в дальнем углу, стоит пыльный ящик с хламом и ветхими одеждами, а на дне ящика лежит удивительной работы икона в серебряном окладе и что в этой иконе есть ключ к разгадке особого знания, его щемящей тайны.
Он проснулся перед утром в смятении. Быстро оделся, взял свечей и выскочил во двор. Снег скрипел под ногами, мороз обжигал щеки. А Никола птицей летел к старинному деревянному строению, превращенному в сарай после разора монастыря. Никола залетел внутрь, зажег свечу и стал выискивать люк на чердак, но потолок, сложенный из толстых плах, был ровный и без признаков хода наверх. Иной бы человек успокоился и пошел досыпать, но не таков был уроженец села Барского и той окраинной русской земли, где не знали крепостного права и почитали свои рода — боярскими. Он нашел жердь и с ее помощью взобрался на крышу, где было замерзшее окно. С большим трудом выставил раму, отогнув пальцами поржавевшие гвозди и вполз в чердачную пыльную мглу. Здесь было не так холодно, загоревшаяся свеча высветила серебристые от инея причудливые полотна старой паутины, и Селянинов понял, что на этот чердак верным делом никто не поднимался с прошлого века. Поверх плах потолка чердак был завален слоем слежавшихся дубовых листьев, тоже укрытых толстым слоем вековой пыли. Недалеко от печной трубы, как книги на полке, рядами стояли старые иконы и заготовки, какие-то ящики и прочий инвентарь, невесть когда и кем упрятанный сюда. Разорители монастыря в своих набегах не побывали тут, и Никола с замиранием сердца стал искать тот ящик, что увидел во сне. Он осторожно поднимал крышки сундуков и перебирал изветшалые монашеские одежды, стоптанную обувь, смазанную дегтем и закаменевшую от времени лошадиную сбрую, хомуты и заготовки кож, пока не прошел в дальний угол и не увидел то, что искал.
В куче пеньковых запыленных веревок, деревянных ведер и граблей со сломанными зубьями просматривался крепко сработанный из лаковых досок небольшой рундучок с горбатой крышкой. Укрепив свечу на деревянном колесе от телеги, Селянинов освободил его от веревок и с содроганием сердца попытался открыть. Крышка не поддалась. Он стер пыль с нее и стал внимательно разглядывать секрет запора. Рундук был гладкий, ровный, с двумя ржавыми ручками по бокам, но без всяких следов замка. Хорошо приглядевшись, Никола заметил, что крышка просто прибита четырьмя толстыми самоковаными гвоздями. Он вытащил рундук ближе к свету, пошарил вокруг и нашел старинный обломыш бердыша — широкого топора на ручке. Осторожно поддевая крышку, со скрипом стал ее отдирать и скоро достиг цели. В рундуке увидал аккуратно сложенную полуистлевшую шитую серебром и золотом священническую одежду, тяжелый медный крест, еще какие-то рубахи и кафтаны, а на самом дне он нащупал что-то тяжелое, завернутое плотно в холстину. Дрожащими руками он вынул загадочный предмет, уже зная, что это, и, перекрестившись, развернул холст…
Прямо в лицо его глянул удивительный образ с древней иконы. Это был Пантелеймон целитель с открытой шкатулкой в левой руке и с ложечкой в правой. Чеканный серебряный оклад обрамлял икону. Селянинов внимательно ее осмотрел, опять завернул в холст и спустился с крыши сарая. Тусклый зимний рассвет серебрил снег. Купола поднебесные монастыря ало зардели от зари, звезды угасали, меркли на чистом небе. Прибежав в свою келью Селянинов зажег десятилинейную лампу, положил икону на стол и вновь ее развернул. Согревающееся серебро заросело мельчайшим бисером влаги, Никола стирал мокроту куском бинта, пытливо вглядываясь во все яснеющий образ целителя Пантелеймона. Но он безмолвствовал, икона была обычной, и Селянинов не мог понять разгадки своего сна. Прочел молитву перед нею и решился снять серебряный оклад. Чтото мешало ему сделать этот шаг… вдруг сама собой со скрежетом растворилась дверь кельи, стала коптить лампа и уж совсем неожиданно гулко треснуло от мороза стекло в окне. Захотелось нестерпимо спать, и вдруг он с ужасом осознал, что кто-то незримый вторгся в его келью и стоит рядом, — от него веяло смертным холодом и такой жутью, что у Николы волосы зашевелились. Он мгновением ввел себя в состояние Казачьего Спаса, представив на сердце своем золотой сияющий крест, как учил Егор, и, шепча вслух молитвы, услышал мерзкий всхлип, стук и хруст убегающих ног. Смятенно затворил дверь, осеняясь крестом, и почуял, что ее кто-то вырывает из рук, дергает… Спешно задвинул засов и вернулся к столу. Теперь уже не казалось святотатством лезть внутрь иконы, раз явились бесы помешать этому… Он решительно, но осторожно вынимал мелкие гвоздики оклада и стал его снимать. Оклад был полный, даже обратная сторона иконы необычно щедро покрыта тонко раскатанным до жести серебром. Когда он снял весь холодный и отпотевший металл, то увидел с тыльной стороны темной доски вклеенную в тело иконы более светлую латку из широкой тонкой дощечки. Селянинов долго не мог решиться поддеть ее ножом, суеверно оглядывался и крестился, шептал молитвы, и все же непомерное любопытство довело до греха и нож легко отколупнул деревянную латку. На стол выпал плотно сложенный и облитый темным воском пакет, перевязанный суровой ниткой. Никола быстро развернул его и увидел бисерно исписанные старинным полууставом бумаги, а на отдельном тонком пергаменте разглядел план монастыря, всех его подземных потайных ходов, запасных колодцев и складов с припасами. Он стал внимательно изучать план, а потом единым духом прочел старинное описание монастыря: когда и что построено, кем освящены церкви и собор, кто жертвовал на монастырь деньги. Многое из этого он уже знал, но никак не мог постичь самой главной загадки, что не давала ему покоя. И тут он увидел на схеме собора едва приметный крестик, он был даже не нарисован, а легонько выдавлен в пергаменте. Этот крестик привлек его особое внимание, и Селянинов решил будить Окаемова.
137 
