97 
Сморенный усталостью Егор улёгся в пологе. Лушка перемыла нехитрую посуду и опустилась рядом на хвойную подстилку. Он насмелился и обнял её, как сестру, благодарно и ласково.
— Моя плохо понимай, — не отступалась Нэльки, — ты ничего не воруешь, не убиваешь, а наоборот можешь дать человеку новую жизнь. Разве это плохо? Разве худо, когда молодой амикан прогоняет старого жениха от медведицы во время гона, сильные звери и красивые от него родятся весной в берлоге…
— Не-е… то другое дело. Мы же не звери. У людей — всё по-иному. Без совести были те люди, что украли тебя из чума. Без совести жить — горе… любить без совести — вовсе нельзя…
Но она не желала понимать условностей, придуманных белоликими лючи вокруг простой, как песня, любви. И она верила только природе, только своему чувству…
Ноги Егора отмахали по незнакомым местам немало вёрст, а Тимптон всё ещё таился в дальних увалах. Мамай распугивал дичь, бестолково взлаивал на орущих кедровок и молчаливо снующих по деревьям кукш, неустанно летал по тайге рыжим чёртом.
Олень покорно шёл следом за путником. На прощанье подарил Егор тяжёлый для пути «Зауэр» Лушке, полагаясь только на маузер. Пробирался через лес и увалы, ориентируясь на далёкие поднебесные гольцы Становика.
Дни заметно уменьшались, а ночи выстывали. Обнажились осинники и березняки. Озябшая голубизна неба пустынно сияла в безветрии, ожидая косяки птицы и следом буранные тучи.
Егор спешил. На охоту время не тратил, попутно ссадил с деревьев трёх молодых глухарей, глупо таращившихся на неведомо двуногого зверя и дурную лису, с лаем грызущую комли лиственниц.
Двух птиц успел подобрать, а третьего петуха утащил в лес довольный Мамай и слопал. Получил за это крепкую взбучку — виновато махал помелом хвоста, хитро щурил шельмоватые глаза. Мол, чего разоряться, птицы в тайге много, на всех хватит.
Тимптон встретил Егора глухим рокотом студёной воды. На тихих заводях уже отдыхали стронувшиеся в кочевьях табуны уток. Егор наловчился бить их из маузера даже влёт.
Кобель быстро понял, для какой надобности служит эта железяка, и, только хозяин вытаскивал пистолет из кобуры, радостно повизгивал и метался в ожидании выстрела. Нет-нет, да и утаскивал подранков. Вороватый пёс был Мамай, такой уж уродился.
Шли берегом реки, срезали кривуны кос, выбитыми звериными тропами пробирались в обход прижимов и густолесья. Ночами над рекой пластались знобкие туманы, от морозца всхрустывал ледок первых заберегов.
Из мелких ручьёв, хвостами вперёд, скатывались хариусы на зимовку в реку, там их караулили таймени, ленки и прожорливые налимы. Обволакивал путника горьковатый тлен палых листьев и стланикового смолья.
Хорошо было и легко идти в этом сладком чаду угасающей природы. Около биваков Егор рыбачил волосяной сетью, пёк над углями разжиревших за лето хариусов и пятнистых ленков, заваривал терпкие чаи из молодых побегов красной смородины-кислицы и сдабривал их разными ягодами.
В пути осторожничал, побаивался встречи с людьми и ночевать заворачивал подальше от реки.
Наволокло нудный предзимний дождь вперемешку со снегом. Егор шёл, озлобляясь и невольно осыпая с кустов на себя тучи брызг. Ноги скользили на валунах, камлейка парила на спине. Мамай трусцой бежал впереди, укорно озирался на хозяина за то, что завёл в такую пропастину.
Готовясь к ночевью, Егор опустил оленя пастись на длинной верёвке и утром нашёл только её обрывок. Медведь легко задавил оленя. Часть мяса съел, а остатки туши утащил в валежник и зарыл под мох.
Кобель, проспав ночной визит хозяина тайги, обтрескался до отрыжки готовым кушаньем, совсем не терзаясь угрызениями совести за свою вину.
А теперь, сонно плёлся позади навьюченного сидором Егора и никак не мог уразуметь, зачем нужно куда-то уходить, оставляя столько доброй еды.
Мамай даже намеревался вернуться назад, но из сидора попахивало оленинкой, и он надеялся, что хозяин поделится мяском.
Незнакомые запахи будоражили кобелю чуткий нос, любопытство заставляло исследовать приметные глазу камни и выворотни, а потом снисходительно поднимать лапу и оставлять на них свои метки. Мамаю нравилась его кличка и жизнь.
Ещё летом он чуть не поплатился ею, когда нарвался в тайге на медведицу с потомством и намерился поиграться с её неуклюжими, потешными детьми. Мамаша долго гналась за ревущим от страха кобельком…
97 
