— Больно мне надо… я русский! По-русски хоть что набрешу.
Игнатий басил:
— Бьём шурф, а его вода топит! Еле успеваем черпать, ить золото дурное топит! У-х-х-х! Нечистая сила, ясно дело… Смрадно тут, айда в новые апартаменты. Держись паря. Работы хватит.
Поднялись крикливым табуном по скрипучей лестнице в двухкомнатный номер. Прямо на полу разложен богатый персидский ковёр с наставленными бутылками и горами свежих закусок. Игнатий запер двери на ключ и щеколду. Егор прикинул, что настала пора смываться от доброхотливой компании, стал отпирать дверь.
— Игнатий! Одежда у меня там, у генерала на дверях, кабы не спёрли случаем. Дай схожу. Народ тут разный шалается, а кожух совсем новый…
— Пойдём. Одного не пущу, смоешься. А энтот дедок такой же генерал, как я микадо японский. Купил на барахолке справу у какой-то вдовы. Он из уголовных каторжан, наводку даёт налётчикам… Бабы! Не сбегать и не упиваться до смерти. Пошли.
Под утро кто-то постучал в номер. Первым опомнился Парфёнов, глухо проворчал, шаря вокруг себя бутылку:
— Ково чёрт несёт?
— Открывай, свои, — отозвался язвительно-грубый голос, — не то двери снесём. Открывай подобру.
— Я те счас взломаю, нечистая сила, я те взломаю! Вот счас оденусь и взломаю тебе хлебальник, — а сам быстро выдернул с дивана полуживого и ещё пьяного Егора, тихо шепнул: — Сматываемся, банда ломится. — Потом зло и громко гаркнул: — сча—а-ас открою, кушак подпояшу и берегись!
Они разом сиганули со второго этажа и побежали по вихлявому проулку. Сзади послышался топот многих ног, негромкий приказ:
— Ротмистр! Не стрелять, не узнаем, где прячет золото. Егор летел стремглав, хлебая ртом сырой воздух, взлязгивая зубами от страха. Толком ещё не пришел в себя, и этот бег казался кошмарным сном. Тяжёлый Игнатий отставал, яростно хрипел и крыл матом.
Их настигали. Егор толкнул за угол Парфёнова, в беспамятстве сорвал чеку гранаты и метнул её под ноги кучно сбившихся преследователей. Раздался пронзительный крик, обваривший Быкова ужасом за содеянное.
Всполох огня выхватил перекошенное лицо офицерика со шрамом на щеке и дупло распахнутого смертью рта. Сдерживая дрожь, Егор выхлестал барабан нагана в темь и догнал Игнатия.
— Ловко ты их, — просипел тот на бегу, — хана бы нам была… Обнищавшее офицерьё, страх Божий, как живодёрничают, — сбился на шаг и крепко обнял напарника, — не трусись. Со мной не такое бывало. Обвыкнешься…
Они перехватили извозчика и поехали на постоялый двор. Всю дорогу золотоискатель уговаривал Егора плюнуть на вонючую Манчжурию и податься с ним в Россию.
— Я, паря, сотворю из тебя миллионщика, там ить золотья наворочено в земле — прорва! Места ведаю фартовые, да одному уж неспособно, седня тому пример. Иди в компаньоны, не пожалеешь. Игнаха лиха не сотворит, ясно дело…
Заронил он в молодую душу негасимую искру. Раздувалась она губящим пожаром и туманило голову неведомым стремлением в сказочно богатые края. Напоследок, перед отъездом Егора домой, уговорились они встретиться по весне в Харбине, а уж потом двинуть в Россию на промысел золота.
Игнатий показал китайскую фанзу на окраине Саманного городка, где будет поджидать компаньона, и пообещал запастись провиантом в дорогу и лошадьми.
После стычки с бандой, Парфёнов затаился. Выстригся наголо, сбрил бороду, терзаясь искушением появиться в городе.
Прознал через своих дружков, что негаданно свалил бомбой молодой казак троих офицеров, среди которых был отъявленный головорез, тридцатилетний полковник Аркадий Долинский. Оставшиеся в живых налётчики искали Парфёнова по всем кабакам и ночлежкам Харбина.
А он смекнул, что убегать сейчас куда опасней, чем затаиться, именно на дорогах его сейчас пасут бандиты. Убийство главаря они не простят.
Хозяин фанзы на окраине Саманного городка Ван Цзи объяснил соседям, что приносит еду, монгольскому ламе-паломнику, вернувшемуся из легендарной Лхасы, центра буддизма, и заболевшему в дороге.
Игнатий дурел от безделья. Наконец, не выдержала затворничества широкая натура. Попёрся в город в монашеском одеянии, размахивая чётками, как пращой.
В одном из магазинов переоделся в щегольской костюм, плащ, купил на барахолке трость с серебряным набалдашником, новенький цилиндр в ломбарде и подкатил на пролётке к дверям русского ресторана.