174 
Мадемуазель Фоссэз, напуганная этими приготовлениями, которым бесстрастное лицо лейб-медика и ледяное лицо королевы придавали известную торжественность, приподнялась с подушек и прерывающимся голосом поблагодарила свою повелительницу за высокую честь, которую та ей оказала.
Маргарита была еще бледнее, чем мадемуазель Фоссэз; ведь уязвленная гордость заставляет страдать гораздо больше, чем жестокость или болезнь.
Несмотря на явное нежелание девушки, Ширак пощупал ей пульс.
– Что вы чувствуете? – спросил он после беглого осмотра.
– Боли в животе, сударь, – ответила бедняжка, – но это пройдет, уверяю вас, если только я обрету спокойствие…
– Какое спокойствие, мадемуазель? – спросила королева.
Девушка разрыдалась.
– Не огорчайтесь, мадемуазель, – продолжала Маргарита, – его величество просил меня зайти к вам и ободрить вас.
– О, как вы добры, государыня!
Ширак отпустил руку больной и сказал:
– А я теперь знаю, чем вы больны.
– Неужели знаете? – молвила, трепеща, мадемуазель Фоссэз.
– Да, мы знаем, что вы, по всей вероятности, очень страдаете, – прибавила Маргарита.
Мысль, что она во власти этих невозмутимых людей – врача и ревнивицы, – еще усугубляла ужас бедняжки.
Маргарита знаком приказала Шираку удалиться. Мадемуазель Фоссэз задрожала от страха и едва не лишилась чувств.
– Мадемуазель, – сказала Маргарита, – хотя с некоторого времени вы ведете себя со мной так, словно я вам чужая, и хотя меня что ни день осведомляют о том, как дурно вы поступаете в отношении меня, когда дело касается моего мужа…
– Я, ваше величество?
– Прошу вас, не перебивайте меня. Хотя, ко всему прочему, вы домогались высокого положения, на которое вы отнюдь не вправе притязать, – однако мое былое расположение к вам и к почтенной семье, из которой вы происходите, побуждают меня помочь вам сейчас в том несчастье, которое с вами приключилось.
– Ваше величество, я могу поклясться…
– Не отпирайтесь, у меня и без того достаточно горя; не губите честь, прежде всего вашу, а затем мою, ведь ваше бесчестье коснулось бы и меня, раз вы состоите при моей особе. Скажите мне все, мадемуазель, и я помогу вам в этой беде, как помогла бы родная мать!
– О, ваше величество! Ваше величество! Неужели вы верите тому, что рассказывают?
– Советую вам, мадемуазель, не прерывать меня, ибо, как мне кажется, время не терпит. Я хотела предупредить вас, что в настоящую минуту мосье Ширак, распознавший вашу болезнь, – вспомните, что он вам сказал сейчас, – громогласно объявляет во всех прихожих, что заразная болезнь, о которой столько говорят в наших владениях, проникла в замок и что, по-видимому, вы ею захворали. Однако, если только еще не поздно, вы отправитесь со мной в Мас-д'Аженуа, весьма уединенную мызу, принадлежащую королю, моему супругу; там мы будем совершенно или почти совершенно одни. Со своей стороны, король со всей свитой едет на охоту, которая, по его словам, займет несколько дней; мы покинем Мас-д'Аженуа лишь после того, как вы разрешитесь от бремени.
– Ваше величество, ваше величество, – воскликнула, побагровев от стыда и боли, мадемуазель Фоссэз, – если вы верите всему тому, что обо мне говорят, дайте мне умереть в мучениях!
– Вы мало цените мое великодушие, мадемуазель, и вдобавок слишком полагаетесь на благосклонность короля, который просил меня не оставить вас без помощи.
– Король… король просил…
– Неужели вы сомневаетесь в том, что я говорю, мадемуазель? Что до меня, если бы приметы подлинного вашего недуга не были столь очевидны, если бы я не догадывалась по вашим страданиям, что решающая минута приближается, я, возможно, приняла бы ваши уверения за сущую правду.
Не успела она договорить, как несчастная Фоссэз, будто в подтверждение слов королевы, вся дрожащая, бледная, как смерть, сокрушенная нестерпимой болью, снова откинулась на подушки.
Некоторое время Маргарита смотрела на нее без гнева, но и без жалости.
– Неужели я все еще должна вам верить, мадемуазель? – спросила она страдалицу, когда та наконец снова приподнялась; залитое слезами лицо несчастной выражало такую муку, что сама Екатерина – и та смягчилась бы.
Но тут, словно сам бог решил прийти на помощь бедняжке, дверь распахнулась, и в комнату быстрыми шагами вошел король Наваррский.
Генрих, не имевший тех оснований спокойно спать, какие были у Шико, еще не сомкнул глаз. Проработав около часу с Морнэ и отдав за это время все распоряжения насчет охоты, которую он так пышно расписал удивленному Шико, он поспешил в часть замка, отведенную придворным дамам.
174 
