Никогда в жизни она не испытывала такого страха.
— О'Нил — ваш любовник, вас можно тоже обвинить в предательстве и пособничестве, — продолжал он жестко и вдруг обнял ее за плечи.
Сначала она пыталась стряхнуть его руки, но когда поняла, что он хочет усадить ее на стул, подчинилась и села, потирая запястье, пытаясь обдумать ситуацию, но страх парализовал волю.
— Как вам не повезло, вы неудачно упали, — сказал он, — а когда в следующий раз упадете, последствия будут еще хуже. Скорее всего, окажется сломанной рука или нога.
Она молчала.
— Да, Элеонора, я переломаю вам кости, если понадобится, пока не добуду нужной информации. Мне нужен ваш любовник. Его должны были повесить еще два года назад. И на этот раз ему не уйти от наказания.
— Вы сумасшедший. — Она теперь поняла, почему так боялся за нее Шон, она сейчас подвергалась смертельной опасности. — Но мой отец, мои братья…
— А они никогда не узнают, что произошло с вами. Если вы вынудите меня применить насилие, должны будете исчезнуть без следа, — он с силой поднял ее лицо, заставляя смотреть ему в глаза, — поэтому не надо вынуждать меня делать вам больно, леди де Уоррен. И если вам дорога жизнь, вы расскажете мне, где сейчас находится О'Нил. И наказание за вашу измену я постараюсь облегчить.
Элеонора застыла в ужасе. Этот человек был одержим. Он вполне способен выполнить угрозу. При этом был настолько уверен в своей безнаказанности, что не боялся ни графа, ни братьев. И если она просто исчезнет, кто станет подозревать английского офицера в ее убийстве?
Элеонора поняла, что пропала.
На короткий момент она потеряла способность трезво мыслить. Она была дочерью графа Адера, никто и никогда не смел ей угрожать, тем более поднимать на нее руку, к ней относились исключительно как к настоящей леди. Раньше Шон защищал ее, рядом были два ее брата и сводный брат, Девлин. Казалось, она спит и видит дурной сон.
Она беспомощна в руках маньяка, который не боится мести семьи. Ни ее высокопоставленная семья, ни ее положение в обществе ничего сейчас не значат.
Но разве она может предать Шона?
— Мы оба знаем, что О'Нил сейчас в Корке. У меня там свои шпионы. Вы понимаете, как я узнал, где вас можно было перехватить? — Он видел ее страх. — Говорите. Где он?
Она знала, что сейчас в его руках и он может сделать с ней все, что угодно. Нельзя предать Шона, но тогда ей придется умереть.
— Я не знаю.
Он очень удивился ее упорству. Она с замиранием сердца ждала, что он сейчас сломает ей руку.
Не выдержав молчания, подняла глаза и увидела, что он держит в руке нож для резки бумаги с красивой инкрустированной ручкой.
Сердце у нее упало, потом заколотилось в страхе. Лезвие было острым, как у стилета.
Он с улыбочкой поднял прядь ее волос:
— Вы совсем не дорожите собой, Элеонора?
Она с облегчением подумала, что он собирается срезать ей волосы. Ей было безразлично: если даже он острижет ее наголо, волосы отрастут. И вдруг он резким движением срезал шнурки накидки, и она упала на пол.
Она хотела вскочить, но он с силой уперся ладонью прямо в обнаженную грудь, выступающую из выреза платья, и толкнул ее обратно на стул. Увидев ее потрясенное лицо, рассмеялся:
— О да, пытка будет долгой и оскорбительной, но может кончиться мгновенно. Где О'Нил?
— Я не знаю.
Он лезвием ножа приподнял край лифа и посмотрел на нее. Подождал, чтобы она поняла его намерения — он собирался разрезать лиф, и тогда платье упадет с нее на пол, как накидка.
— Не смейте… — выдохнула она.
— Такая скромность неожиданна для ирландской шлюхи. Вы меня удивляете. Где ваш любовник?
Элеонора закрыла глаза. Ужас сковал ее так, что она даже молиться не могла.
И вдруг услышала треск разрываемой материи. Открыв глаза, она поняла, что он надрезал лиф сверху и продолжал резать, пока нож не дошел до талии, а лиф развалился надвое, и она осталась сидеть перед ним в полупрозрачной нижней рубашке.
Элеонора снова закрыла глаза. Она была беззащитна и подвергалась немыслимому оскорблению и насилию, чего раньше не могла бы вообразить в самых изощренных фантазиях. Что он сделает дальше? Разденет ее догола? Она сможет выдержать такое испытание. Изнасилует ее? Ей легче умереть, чем вытерпеть его прикосновения и поругание.
— Смотрите на меня, — приказал он.
В его глазах горел огонек безумия.