Теперь наша задача вложить его в уста широких слоев населения. Извлекает, к примеру, некий человек когда-то белоснежную тенниску из стиральной машины и видит, что она превратилась в карамельно-розовую, и вместо того, чтобы ругнуться по-старомодному типа «Черт побери!», он использует более подходящее по случаю выражение «Черт тебя замарай!». Вульгарное венское «Нализался?» заменяется элегантным «Замарался?». Или вместо эмоционально бесцветного «Вчера я выпил слишком много красного» тяжелое похмельное состояние справедливее было бы описать словами «Вчера я основательно замарался!».
Замарать и замараться (III)
Многие полагают, что сопровождаемый смелым художественным актом вклад Мартина Хумера в лексикон, – человека, надо сказать, весьма уважаемого в порнобизнесе благодаря его пиар-акциям, – и которому на следующей неделе предстоит предстать перед судом из-за непозволительной переработки полотна Мюля, должен содействовать прорыву в разрешении его дела. Термин «замарать» достоин попадания в «Дуден».
Однажды там можно будет прочитать: «замарать» (zugenitscht) – 1. (неоавстрийский диалект) быть залитым/забрызганным чем-л. красным (первоначально: бычьей кровью). 2. перен. а) замараться, обгадиться (sich zugenitschen) – употребить большое количество алкоголя (красного); сгореть/покраснеть на солнце; б) в отношении детей: испачкать что-л., напр., клубничным вареньем (малиной, красной свеклой и т. д., нем. bekleckern); в) ср.: не заставляй меня краснеть, не зли меня (vernitschen; vernitsche mich nicht). 3. поэт. «покрасневшая община» – община, многие члены которой голосуют за социал-демократов.
Да, и не путайте, пожалуйста, с термином «zugenietzscht». Он означает «с дифферентом на нос, поддатый и т. п.», «голова набекрень от мыслей» или «говорить как Заратустра» (т. е. нести бред). Но если нашего пророка Хумера понесет и он захочет еще больше обогатить нашу речь своими неологизмами, то скоро дойдет и до такого.
Летний десинхроноз (I)
Два часа нормального, соответственно, три часа противоестественного европейского времени – так, начиная с субботы, получаем летнее время. Разберемся, что это значит. Предположим, вы сегодня в восемь утра почистили зубы. На самом же деле вы их почистили на час позже, и тем не менее это случилось в восемь утра. Если вы скажете, – как свойственно нормальным людям, – что «в девять хотите выпить первую чашечку кофе», то обманетесь на час и будете обманываться все последующие дни, пока в конечном счете вообще не станете во всем сомневаться. Однако не все настроены столь скептически. Всегда найдется достаточно приспособленцев, у кого в жизни от перевода стрелок ровным счетом ничего не меняется. Они смотрят на часы, и с них довольно. На часах двенадцать – стало быть, время обеда. Одиннадцать – остается час до обеда. И так далее.
Записные критики и чувствительные души, которые не дадут часам просто так ввести себя в заблуждение, после очередного перехода на сезонное время впадают в десинхроноз, или синдром смены часового пояса, чреватый переформатированием головного мозга. И синдром этот требует стационарного лечения. Конечно, больничных коек на всех не хватит. Вот и выходит, что все эти люди, перенесенные во времени, целых полгода ходят как потерянные и отчаянно ждут пробуждения в следующую зиму.
Летний десинхроноз (II)
Спустя десять дней после перехода на летнее время мы решили нарушить молчание. Потому что устали. Истощены. Нет мочи жить дальше. Хочется вернуть стрелки в нормальное положение! Скажу без обиняков: искусственный перевод времени – это аморально. Это попытка оболгать солнце. Самообман. Недозволительное вмешательство в механизмы природы. Похищение сна. Попытка манипулировать зевотой.
Будильник поднимает в семь. Но мы же не тупые, мы знаем, что на самом деле сейчас шесть. Завтракаем в восемь – то есть в семь. (Обед и полдник можете рассчитать сами, у нас уже нет на это сил.)
Обычно рабочий день заканчивается в пять. А в действительности в четыре, стало быть, мы торчим на работе дольше, и нам положено за переработку. (Чего долго не выдержит наша экономика.) В рабочие дни между одиннадцатью и двенадцатью мы любим вздремнуть. (Нам нужны силы, чтобы еще пожелать хорошо провести вечер детям, которым не сидится дома.) Половина двенадцатого, но это, как мы знаем, только половина одиннадцатого. К половине одиннадцатого мы ощущаем нестерпимую усталость. Но благодаря переводу стрелок нас вынуждают бодрствовать лишний час. Пытаемся компенсировать усталость утренним сном. А вставать приходится на час раньше – в шесть. Но шесть на самом деле – это пять… Понимаете, о чем я? С нас хватит. Больше никакого летнего времени!