Особенно,... 
47 
Денвер не раз общался с прессой. И ни разу с ним.
И это было ужасно.
Сколько раз Джекс терпел насмешки и завуалированные оскорбления от так называемых товарищей из-за своего отца? Сколько собеседований было быстро и вежливо закончено, как только заходил вопрос о роде занятий его отца? Сколько раз он в ярости метался по квартире, потому что очередная выгодная сделка была сорвана, когда потенциальные партнеры узнавали, что он сын «того самого Марони»?
Бесчисленное количество унизительных отказов, которые стояли у него поперек горла.
Наконец дверь открылась, и Джекс непроизвольно сжал кулаки. Его отец вошел в комнату для свиданий – с расправленными плечами, высоко поднятой головой и прямым открытым взглядом. Если бы не седина, посеребрившая его виски, Джекс мог бы поклясться, что отец не постарел ни на день.
Денвер сел и снял трубку телефона. Джекс сделал то же самое, ожидая одного-единственного слова.
Извинения? Это самое меньшее, что Денвер должен был сделать.
Объяснения? И этого тоже.
– Так-так, блудный сын вернулся.
Онемев от изумления, Джекс тряхнул головой. После всего, что было, это единственное, что его отец мог сказать ему?
– Ты довольно долго собирался меня навестить, – усмехнулся Денвер. – Или теперь, когда меня выпустят, ты подумал, что неплохо было бы наладить отношения со стариком отцом?
Джекс не мог припомнить, чтобы он кого-то презирал или ненавидел всей душой, но в этот момент он близок к тому, чтобы испытать эти чувства.
Они разъедали его внутренности, словно кислота, и ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем он смог говорить.
– Почему?
Одно-единственное слово для миллиарда вопросов.
Почему он украл эти деньги?
Почему он использовал его мать?
Почему он кинул своих друзей?
Почему он забыл про сына, который всегда был рядом: во время суда, в день вынесения приговора, в первый день заключения?
Столько вопросов, но шансы получить на них ответы равнялись нулю, как и шанс, что он дождется извинений от своего отца.
Денвер нахмурился, его улыбка увяла.
– Что «почему»?
Твердо вознамерившись добиться ответа, Джекс вцепился в трубку и наклонился вперед, почти касаясь лицом перегородки.
– Почему ты отвернулся от человека, который всегда был рядом с тобой?
Его связки, казалось, были парализованы ядом старой горечи, и он был вынужден прокашляться.
– Я всегда был с тобой, отец, но как только ты оказался здесь, я перестал для тебя существовать. – Джекс ткнул пальцем в его сторону, испытывая желание разбить кулаком перегородку. – Я хочу знать причину. Это самое меньшее, что ты можешь сделать.
Он ожидал, что Денвер сейчас встанет и уйдет. Его папуля был мастер выкидывать такие трюки.
Однако этого не произошло. Самоуверенность отца сменилась выражением усталости и чего-то, подозрительно напоминавшего растерянность. И только тогда Джекс заметил следы, которые оставило на нем время: морщины, избороздившие его лоб и шею, складки у линии губ, увядшую кожу. В тюрьме Денвер больше хмурился, чем улыбался.
К чести отца, он не только не ушел, но и не отвел взгляда. Он смотрел на него со странной смесью теплоты и сожаления.
Со стороны Джекса было глупостью приходить сюда. Если Денвер не испытывал желания видеть сына в течение десяти лет, вряд ли сейчас захочет дать ему объяснения.
Он уже собирался положить трубку, когда Денвер наконец заговорил:
– Перед тобой были открыты все двери, а мне светил только путь в камеру. Я не хотел, чтобы мои поступки испортили тебе жизнь.
Джекс с шумом выдохнул воздух.
– Это чушь! Если бы ты не хотел портить мне жизнь, ты бы не сделал и половины того, что сделал! – Джекс покачал головой, готовый выплеснуть на отца годами копившийся яд разочарования и обиды. – Ты использовал в своих целях мать точно так, как и своих друзей. И тебе плевать было на меня. Ты делал что хотел, и тебе не было дела, чем это обернется для других.
Денвер продолжал смотреть сыну прямо в глаза, и в глубине души Джекс не мог им не восхищаться за это.
– В этом вся суть тюрьмы. У тебя мало возможностей для развлечений и очень много времени, чтобы подумать. – Денвер поскреб подбородок. – Именно этим я и занимался столько лет – думал. Дело в том, сынок, что я не могу изменить прошлое – что бы я ни сказал или ни сделал. Я плохо поступал. Я навредил многим людям, в том числе и тем, кого любил. Сожалею ли я об этом? Каждый день. Раскаиваюсь ли я? Да. Хотел бы я прожить свою жизнь по-другому? Можешь даже не спрашивать. – Денвер сделал паузу, затем продолжил: – Конечно, я думал позвонить тебе каждый день последние десять лет, но не мог. Это было бы нечестно. После всего, что ты сделал для меня.
47 
