Особенно,... 
190 
Нити мураны тянутся к нему, касаясь волос, кожи, пробираясь глубже. Но как бы жутко это ни выглядело, я слышу, как утихает боль. Но закрываю рот руками, чтобы не закричать.
Темнота размывает Кайя.
— Не бойся. Переход. Выглядит так. Отойди. Будет всплеск. Направлю.
Не боюсь. Отступаю. Ему и без того сложно, чтобы еще меня успокаивать. Я смотрю в его глаза, пытаясь поверить, что это расставание будет недолгим.
Кайя никогда не лгал мне.
И что такое пуля… кусочек металла… разве кусочек металла причинит Кайя вред? Пулю вытащат. Раны затянутся. И Кайя вернется. Мне просто надо подождать. И слезы вытереть. Все ведь будет хорошо. Я верю. А вера способна мир изменить.
Я улыбаюсь его тени.
И черноте, в которой рокочет эхо далекого взрыва. Я даже не уверена, случился ли он.
Сажусь на пол, позволяя муране обнять и меня. Она ластится, успокаивая, повторяя его слова, сохраняя для меня его запах, и если закрыть глаза, то можно себя обмануть. Представить, что Кайя рядом.
Что уже вернулся.
Не знаю, как долго я просидела. Наверное, долго, если не увидела, как и откуда появился Сержант. Он набросил на мои плечи плащ и спросил:
— Что случилось?
— Кайя ранен. Он ушел, но обещал вернуться.
Ушел, но обещал вернуться…
И меня душит безумный смех. Я хохочу и глотаю слезы, пытаюсь вырваться из рук Сержанта, который — вот глупец — думает, что способен удержать меня. Бью его. Кричу. Обзываю. Прошу мурану открыть переход, угрожаю спалить храм дотла, умоляю о прощении… и успокаиваюсь.
— Вернется. — Сержант гладит меня по голове. — Конечно, вернется. Вы ведь живы. Значит, и он жив. Послушай себя, Иза. И поймешь, что с ним происходит.
— Он далеко.
— Неважно. Мой брат как-то сказал, что сам умер вместе с Элен. Что эту пустоту ни с чем не спутать. А ты жива.
Жива. Наверное.
И с новой силой я вслушиваюсь в собственные ощущения.
Нет боли. Нет пустоты. Нет страха.
Есть ожидание.
— Видишь?
Да. Наверное. Я могу дышать. И держать меня не надо. Я прекрасно сама стою на ногах.
— Извини за то, что я…
Обозвала его ослом. И скотиной бесчувственной. И еще, кажется, совсем нецензурно.
— Женщина, — вздохнул Сержант.
Хорошо, что в темноте я не способна увидеть его лица. Сгорела бы со стыда. А следом приходит понимание: я осталась одна.
— Что теперь делать?
Сержанту ответ известен:
— Возвращаться в замок. И воевать.
190 
