26 
Малин, будучи верующей, чувствовала огромную симпатию к своему гостю и решила усерднее посещать церковь.
Но она сама знала, что ее намерениям не суждено было осуществиться. Местный священник очень быстро выхолостил бы всякое живое содержание из ее вновь обретенной набожности своими наставлениями и нудными проповедями.
Все сели за стол обедать. Малин приходилось то и дело усаживать Ульвара на место, потому что ему больше нравилось дергать кучера за усы, чем сидеть спокойно и есть. Ульвар был совершенно очарован его усищами. Еще до того, как все сели за стол, он пытался с помощью серных спичек поджечь все это великолепие. И только мягкие увещевания Марко воспрепятствовали этому. Ульвар прошипел что-то презрительно-неразборчивое, но подчинился. Из них двоих доминирующее положение занимал Марко, несмотря на свою спокойную сдержанность.
Наконец-то этот день подошел к концу. Да, Малин пришлось вертеться как белке в колесе, выполнять свои обычные домашние дела, разговаривать со священником, присматривать за мальчиками, кормить Хеннинга, покрикивать на Ульвара и осаживать его, потому что он был в этот день в дьявольски превосходном расположении духа, кормить кучера…
Священник решил переночевать у них. Она сама предложила ему это и была очень благодарна за то, что он согласился, хотя это и прибавило ей забот. Нужно было приготовить две комнаты, постельное белье, чистые полотенца…
И когда поздно вечером они сели ужинать, Малин вздохнула с облегчением. Ей удалось усадить за стол Ульвара, и она вежливо попросила гостей занять свои места.
Пока они усаживались, она вспомнила, что нужно накормить еще и Хеннинга, который весь день просидел у постели отца. Она сама называла это «у постели больного», не осмеливаясь смотреть правде в глаза: это было смертное ложе.
Стало уже темно, она зажгла лампу.
Стоя в дверях, она печально улыбалась. Хеннинг заснул, припав головой к постели, возле которой по-прежнему сидел. По-прежнему держа отца за руку, он лежал на ногах отца.
Малин снова вышла. Мальчик мог поесть и потом.
Когда она вернулась, Ульвар как раз бомбардировал собравшихся вареным картофелем. Устав за день, Малин на этот раз не выдержала.
— Сиди спокойно, маленький негодяй! — произнесла она сквозь зубы, дернув его за плечо.
И тут дверь открылась, и в комнату вошла сонная Белинда.
Малин и священник тут же поднялись и помогли ей сесть за стол. Им оставалось только гадать, в каком душевном состоянии она пребывает.
Беспомощно проведя рукой по лбу, она поочередно оглядела собравшихся. Похоже было, что она узнала священника, остальные же вызывали у нее страх.
— Отвратительная старуха, — пришел к заключению Ульвар.
Малин надеялась, что Белинда не поймет детскую болтовню. Было совершенно ясно, что его внешность вызывала у нее страх.
— Это мать Хеннинга, дитя, — сказала Малин. Ульвар презрительно фыркнул.
— Я спала? — спросила Белинда, не осмеливаясь смотреть ни на кого.
— Да, ты немного поспала.
Но было не ясно, что Белинда имеет в виду.
— Я не знала, что у нас гости, — сказала она. Священник и Малин переглянулись.
— Где Хеннинг? — спросила несчастная женщина. — И где мой муж?
— Они в спальне, оба, — быстро пояснил священник.
— Оба? Оба… — сказала она растерянно, словно не могла сопоставить вместе две разные вещи.
Посмотрев на свои руки, она засучила рукав и испуганно прошептала:
— Какая я худая!
— Ты была очень больна, Белинда, — сказал священник. — Но теперь все трудности позади.
— Я была больна? Не могу этого припомнить.
— И в то же время ты ухаживала за своим мужем, еще более больным, чем ты сама, — сказал священник.
Было ясно, что ей трудно во всем этом разобраться.
Она бросила осторожный, испуганный — но не лишенный удивления — взгляд на Ульвара. Ее тонкие пальцы теребили побледневшие губы.
— Я… Это так странно. Но я ничего не понимаю.
— Все будет хорошо, — успокоила ее Малин. — Садись за стол, Белинда, поешь немного! А потом мы поговорим.
Белинда внимательно посмотрела по сторонам.
— Сага… — произнесла она.
— Ее здесь нет, — коротко ответила Малин. — Я теперь вместо нее. Я Малин, дочь Кристера.
26 
