45 
– А я твой братец Хельги, – издевательски сообщил спригган. – Слышал о таком?
Тильда замерла в ужасе. Рядом с тушей Улафа Хельги выглядел почти таким же беззащитным, как несчастная пленница.
Сын ярла взвыл и ринулся вперед. Он давно поклялся себе убить подменного брата – и теперь был полон решимости исполнить клятву. Глаза берсеркера дико блуждали, изо рта фонтаном летели брызги слюны, в груди клокотало. Зрелище было редкое! От любопытства Хельги едва не пропустил удар. Увернулся в самую последнюю секунду. Улаф не удержал равновесия и со всего размаха врезался в стену. Но боли не почувствовал. Вскочил и вновь ринулся в бой. Хельги опять увернулся, теперь вовремя, без спешки. Дом содрогнулся от удара тяжелого тела, посуда посыпалась с полок.
– Ох, мамочка! Мы тебе все разнесли! – посетовал Хельги. – Но я не виноват, это все он… Слушай, братец, может, выйдем на улицу? А то вам есть не из чего будет.
Берсеркер не слышал и не понимал. Слепая ярость гнала его в атаку, снова и снова. Наконец сприггану наскучило однообразие, и он нанес встречный удар. Прицельно и аккуратно, по методу Энки.
Каждый, кто знал Улафа, считал его невероятно смелым человеком. Но он не был смелым, он был обыкновенным. Просто он не ведал, вернее, не помнил страха. Спригганский выкормыш забыл почти все, что было с ним до возвращения домой, даже имя, которое носил все эти годы. В тринадцать лет жизнь для него началась сначала. И в этой новой жизни он был самым сильным, самым могучим, не знающим себе равных, – и никого не боялся. Все боялись его.
И вот страх вернулся. В образе давно забытом, но хорошо знакомом: злобное, опасное существо с желтыми, горящими глазами на нечеловечески красивом лице. Кошмарная тварь склонилась над ним и зашипела.
Улаф почти не понимал слов Хельги. Он лежал поверженный, униженный, впервые побежденный. Не берсеркер на поле боя – ребенок в когтях чудовища. Он и повел себя соответственно:
– Мама! Мама, спаси меня! – Голос фьординга сорвался на визг. – Убери от меня это!
Хельги выпрямился, очень довольный эффектом.
– Нужен ты мне! Не визжи как резаный, ты всетаки берсеркер, а не дева корриган. Мам, скажи ему, пусть не визжит, я уже ухожу! Я ее заберу, ладно? – Он кивнул на пленницу, комочком сжавшуюся в углу. – Ее нельзя оставлять с твоим монстром.
Тильда согласно кивнула.
– Тогда до встречи, мамочка! Через годдругой загляну вас проведать… А ты собирайся, пока не объявился папаша. Ярл, он захочет нам помешать, я его знаю. Идем!
Девушка покорно поднялась с пола и поплелась за спригганом.
Никто их не задерживал, и скоро ворота РунФьорда остались позади.
– Кто ты? Как тебя зовут? – Хельги старался говорить так мягко, насколько вообще способен спригган.
Девушка лишь дрожала и всхлипывала.
– Ну чего ты, горе мое? Кого ты теперь боишься?
– Тебя… – с трудом пролепетала она. – Ты… не человек, раз победил, его… Берсеркера.
– Конечно, не человек. Я спригган.
Услышав это, девушка вдруг повалилась на колени.
– Пощади меня! Пожалуйста, не убивай! Не хочу, не хочу! – рыдала она.
– Да что с тобой?! – Растерявшийся Хельги приземлился рядом. – Почему ты вообразила, что я тебя убью?
– Спригганы всегда убивают женщин. Перегрызают им горло, – ответила девушка сквозь слезы, но уже чуть спокойнее. – Так все говорят.
– Кто говорит?! – возмутился Хельги. – Покажи мне его! И я объясню, кого спригганы убивают на самом деле! Ну надо же, дурость какая!
Негодование Хельги было таким искренним, что девчонка успокоилась. Она перестала хлюпать и впервые взглянула на своего спасителя повнимательнее.
За свою недолгую жизнь ей встречались мужчины только одного типа: мешковатые, коренастые, дремучебородатые и грубые. Такую потрясающую красоту, какую являл собой Хельги, она видела впервые.
Бояться она перестала.
К устью Оулен они вышли затемно.
– Явился! И года не прошло! – радостно воскликнула Энка. – А мы уже решили, что тебя там прикончили! Хотели по темноте искать тело.
– Нет. Не прикончили. Это я с семьей общался, – пояснил Хельги. – Вот.
Он подтолкнул девушку к костру.
– Это еще кто? – удивились девицы в один голос.
– Несостоявшаяся деверь… нет, кажется, сноха моей мамочки, – тяжело вздохнул Хельги, – родственница, одним словом.
45 
