21 
Ему следовало бы прекратить все время думать о старых обидах на Востоке и сделать вместо этого что-то для своей жизни.
Но сейчас его больше всего на свете радовало то, с каким почтением к нему относились в секте. Этого для него было достаточно, чтобы считаться делом всей жизни.
«Ой, – подумала Криста. – У меня сейчас словно глаза открылись, и я стала бессердечной».
Но тому, кто всю жизнь твердил «бедный папа!», полезно бывает иногда отдохнуть от сострадания!
«Потом я снова стану доброй», – пообещала она сама себе.
Он тоже был человеком, пользующимся большим почтением. Значительно большим, чем Франк Монсен, который пользовался состраданием к себе.
У этого человека было положение.
И сейчас он был оскорблен. Он был в ярости!
Жалкие твари! Что они себе вообразили? Что могут так обращаться с ним, с ним!
Он сидел, уставившись в серо-зеленую кирпичную стену, поджидая их. Он ждал уже долго. Неужели они не знали, с кем имеют дело? Жалкие слизняки!
Он им покажет!
В комнате, где он сидел, внезапно стало совсем темно. Как будто большая туча заслонила солнце за маленьким окошком высоко на стене. Стало… стало… неестественно темно, но ведь еще не мог быть вечер. Конечно, он, должно быть, уже долго ждет этих несчастных, но…
Дверь медленно приоткрылась.
Наконец-то они! Он поднялся в тот самый момент, когда дверь снова закрылась, и в комнате воцарился странный полумрак.
– И долго вы собираетесь заставлять меня ждать? Я буду жалова…
Подбородок его упал. Слабый звук, почти как выдох умирающего, слетел с губ. Он вглядывался пристально, но не мог ничего разглядеть.
Что-то подошло ближе.
Мужчина отпрянул, он ловил ртом воздух, кричал: «Нет, нет, я не делал этого, я невиновен. Я никогда не буду так больше!»
Продолжить он не смог, потому что потерял сознание.
Весна стала фактом. Все пробуждалось к жизни.
Абель Гард предпринимал настойчивые попытки поговорить с Кристой, но, когда он возвращался с работы, она либо уже уходила домой, либо же ей было так некогда, что это сводило на нет все его попытки.
Ведь она знала, о чем он стал бы говорить. Она знала, что он хотел знать, какие чувства она к нему испытывает.
Потому она и не позволяла ему заговорить. Присматривать за детьми – это было ей в радость. Но она была слишком молода, чтобы решиться подумать о чем-то большем.
Со времени памятного собрания в общине свободной церкви прошло уже много времени. По правде говоря, времени у нее как раз и не было. Но в последний день апреля снова было большое собрание, тогда же планировали устроить особый вечер для Ларса Севальдсена. Ей хотелось пойти туда, неплохо было бы повидать своих сверстников да и взрослых тоже.
Криста не говорила Абелю Гарду, что собирается туда, хотела провести этот вечер спокойно. Франк милостиво разрешил ей пойти, он, конечно, справится один, ей, разумеется, не надо думать о нем, он всего лишь старый одинокий отец…
– А почему бы тебе самому не пойти?
Он нервно заворочался в своем удобном кресле.
– Нет, сегодня вечером я не смогу, совсем ревматизм замучил, ведь я же был искалечен в плену, ты знаешь…
Да слышала я, хотелось закричать Кристе, но она, как обычно, смолчала.
«Я должна следить за собой, – думала она. – В один прекрасный день может просто случиться взрыв, и тогда, может статься, я скажу и сделаю то, о чем, возможно, придется пожалеть»
Она вышла на улицу. Был чудесный теплый весенний вечер, она пошла кратчайшей дорогой вдоль поля. Пахло свежевспаханной землей, костром. Божественный запах после стерильной зимы.
Зал был полон, но настроение было каким-то нервным. Все шептались, в воздухе пахло сенсацией или скандалом.
– А Ингеборг уже пришла? – спросила Криста свою ровесницу.
– Ингеборг? – фыркнула девушка. – У нее теперь другие заботы!
– А что такое? – спросила Криста. Хор уже стоял на месте. Она обратила внимание, что того парня тоже не было.
– Она опозорила себя, вот что она сделала, – сказала девушка исключительно целомудренно и раздраженно.
– Бедняжка Ингеборг, – тут же сказал Криста. – Надо будет зайти к ней завтра домой.
Девушка бросила на нее неприветливый и презрительный взгляд. Не стоило якшаться с тем, кто нарушил седьмую заповедь!
21 
