81 
Не в силах продолжать дальние, Жоливаль отвернулся, чтобы скрыть волнение.
— Вы считали меня убитой, не так ли? Мой бедный друг, я прошу прощения за причиненные вам огорчения… Я так бы хотела избавить вас от них. А… он, Язон, он тоже считал…
— Он? Нет! Сомнения ни на мгновение не коснулись его Даже саму мысль об этом он яростно отбрасывал. Он не хотел позволить ей завладеть им. «Если бы ее не было больше в этом мире, — повторял он, — я ощутил бы это своей плотью. Я почувствовал бы себя обезглавленным, истекающим кровью, или мое сердце остановилось бы, но я узнал бы это!»
Вот почему, кстати, он уехал сегодня утром; чтобы быть готовым поднять якорь при вашем появлении. И затем… мне кажется, что ожидание терзало его, хотя он предпочел бы отрубить себе язык, чем признаться в этом. Он едва не сошел с ума. Ему необходимо было двигаться, действовать, чем-нибудь заняться. Но вы, Марианна, где были вы? Можете ли вы теперь рассказать о том, что с вами произошло, если это не будет для вас тягостно?
— Дорогой Жоливаль! Я заставила вас перенести адские муки, и вы сгорали от желания узнать… Однако вы удерживались все время от расспросов, боясь разворошить мои мучительные воспоминания! Я… все время была здесь, друг мой.
— Здесь?
— Да. В Венеции. Во дворце Соренцо, который когда-то принадлежал донне Люсинде, знаменитой бабке князя.
— Итак, мы были правы! Все-таки это не кто иной, как ваш муж, который…
— Нет. Это был Маттео Дамиани… управляющий. И он же убил моего супруга.
И Марианна описала Жоливалю все, что произошло, начиная с вымышленного свидания с Зоэ Ченами в церкви Ор-Сан-Мишель: похищение, путешествие и унизительная неволя. Это оказалось долгим и трудным, ибо, несмотря на доверие и дружбу, испытываемые ею к старому другу, ей пришлось касаться событий, ужасных для ее стыдливости и гордости. Тяжело признаваться, когда ты прекрасна и вызываешь всеобщее восхищение, что с тобой на протяжении недель обращались как с животным или купленной на базаре рабыней. Но необходимо, чтобы Аркадиус узнал всю полноту ее нравственной катастрофы, ибо он был, без сомнения, единственным существом, способным помочь ей… и даже единственным, способным понять ее!
Он слушал, то проявляя волнение, то замирая неподвижно. Иногда, в особо тяжелые моменты, он вставал и принимался ходить взад-вперед по комнате, заложив руки за спину, втянув голову в плечи, принимая за чистую монету этот разоблачительный рассказ, в который, будь он поведан кем-нибудь другим, трудно было бы поверить. Затем, когда с этим было покончено и опустошенная Марианна, закрыв глаза, откинулась на подушки канапе, он торопливо достал из буфета большую оплетенную бутылку, налил полный стакан и одним духом выпил.
— Хотите немного? — предложил он. — Это лучший укрепляющий напиток из всех, что я знаю, и вам он необходим больше, чем мне.
Она отказалась движением головы.
— Простите, что я заставила вас выдержать этот рассказ, Аркадиус, но мне необходимо было сказать вам все! Вы не знаете, до какой степени мне это необходимо!
— Мне кажется, что да. Кто угодно после подобного приключения постарался бы поменьше распространяться на этот счет. Но вы хорошо знаете, что моя главная обязанность на этой земле — помогать вам. Что касается того, чтобы простить вас. Мое бедное дитя, что я должен простить? Этот рассказ о пережитых вами ужасах — лучшее доказательство доверия, какое вы могли бы мне оказать. Остается подумать, как нам теперь себя вести. Вы сказали, что этот негодяй и его сообщницы умерли?
— Да. Убиты. Но я не знаю кем.
— Лично я сказал бы: казнены! Узнать бы, кто был палач…
— Какой-нибудь грабитель, может быть. Дворец полон драгоценностей.
Жоливаль с сомнением покачал головой.
— Нет. Ведь есть ржавые цепи, что вы обнаружили на трупе управляющего. Это наводит на мысль о мести… или безжалостном правосудии! У Дамиани должны были быть враги. Возможно, один из них узнал о вашей судьбе и освободил вас, раз вы неожиданно нашли отобранную одежду рядом с вами! Действительно, очень странная история, вы не находите?
Но Марианну уже перестал интересовать ее недавний палач.
Теперь, когда она все сказала своему другу, ее беспокоила только любовь и мысли ее непреодолимо обращались к тому, кого она приехала встретить и с которым она хотела построить новую жизнь.
— А Язон? — со страхом спросила она. — Должна ли я рассказать ему все это тоже? Ведь даже вам, давно любящему меня, тяжело было выслушать мою исповедь. И я боюсь, что…
81 
