Особенно,... 
175 
— Я восхищаюсь леди Марианной и уважаю ее, но я достаточно уважаю также и мою жизнь, мою собственную жизнь! Если вы полагаете, что она не стоит вашего внимания, сэр Джеме, я обязан сам о ней позаботиться. Так что или этот человек понесет заслуженное наказание, или вы бросаете якорь в ближайшем порту анатолийского побережья и высадите меня: я доберусь до Константинополя верхом. Мы не так далеко от него…
— Это безрассудство, мистер Кокрель, — вмешалась Марианна, — и я полностью готова принести любые извинения, какие вы пожелаете, вместо моего слуги. Поверьте, что я всем сердцем жалею об этом инциденте и накажу виновного, когда мы будем на земле.
— Вам легко говорить об инциденте, миледи, и я целую ваши ручки, — колко сказал архитектор, — но я смотрю на вещи без вашей любезной снисходительности. Так что, с вашего разрешения, я придерживаюсь избранной позиции: его казнь или моя высадка.
— Эй, да убирайтесь вы к дьяволу! — воскликнул измученный сэр Джеме. — Высадят вас, раз вам так хочется! Мистер Спенсер, — добавил он, поворачиваясь к первому помощнику, — остановитесь у Еракли. Проследите, чтобы багаж этих господ последовал за ними, ибо мне кажется, что мистер Фостер последует примеру своего коллеги.
— Естественно, — величественно подал голос последний. — Мы — ливерпульцы — не бросаем наших друзей в беде! Я следую за вами, Кокрель!
И после рукопожатия, сделанного с грустным достоинством, которое казалось им полным благородства, два компаньона, сразу забыв о своем соперничестве, направились к себе, чтобы приготовить багаж, под полуразъяренным, полунасмешливым взглядом коммодора Кинга, который в ответ на трогательную манифестацию только презрительно пожал плечами.
— Полюбуйтесь на них! — проворчал он, обращаясь к Марианне, озадаченной происходящим. — Чем не Пилад, утешающий преследуемого Эриниями Ореста? Что эти остолопы не смогли переварить, так это то, что леди Селтон не стала на их сторону и сама не предложила им голову виновного! Они требовали этого от меня, но именно вам они никогда не простят!
— Вы считаете?
— Конечно. Они так старались, чтобы вам понравиться, а вы остались холодной. Вы не оценили их усилий. С людьми подобного рода делают революции: они ненавидят все, что не могут купить или подчинить себе.
— Но зачем покидать корабль? Теодорос в цепях, и мистеру Кокрелю больше нечего бояться…
— Чтобы попасть раньше нас в Константинополь и вырвать у посла приказ об аресте, конечно!
Сердце Марианны пропустило один удар. Едва Теодорос избежал благодаря дружелюбию сэра Джемса серьезной опасности, как появилась другая, еще более грозная. Если после прибытия в порт грек будет арестован, ничто не сможет его спасти. Она хорошо помнила слова Кулугиса: голова вождя повстанцев оценена так высоко, что любой дипломат с радостью выдаст его правителю, благосклонности которого он добивается. И в руках правосудия его ненадежное инкогнито будет быстро раскрыто! Да, но ведь она поклялась перед иконой Святого Элии сделать все возможное, чтобы ее компаньон смог без затруднений попасть в османскую столицу…
Она посмотрела на своего старого друга повлажневшими глазами.
— Итак, — прошептала она печально, — ваша доброта к этому бедному малому оказалась бесполезной: его дурное побуждение, вполне простительное для человека, любящего свою родину, будет стоить ему веревки! Тем не менее… я благодарна вам от всего сердца, сэр Джеме. Вы сделали все, что могли… и я действительно причинила вам много неприятностей…
— Полноте! Без вас это путешествие было бы монументом скуки! И я не один так думаю! Вы превратили его в цветущий сад!
Что касается вашего громадного ньюфаундленда… лучше всего будет, если он сбежит до того, как наш якорь скользнет в воду Босфора. Времени достаточно, ибо я не думаю, что мы встретим сэра Стратфорда Кэннинга, нашего посла, вросшим в набережную со взводом солдат в ожидании нашего прибытия! Дело слишком мелкое, и жалобщики тоже! Перестаньте беспокоиться и приходите ко мне на чашку чая. Я не знаю лучшего средства, чем горячий чай, от этой проклятой жары!..
Несмотря на утешающие слова сэра Джемса, Марианна не успокоилась. Досада и злоба этих двух людей могли представлять опасность, если они имели какой-то вес в глазах английских властей, но она поняла по оскорбленным взглядам, которые бросали на нее бывшие обожатели, что напрасно потеряет и время, и достоинство, пытаясь заставить их изменить мелочное решение. Они были упрямы, что свойственно людям без широты взглядов, и увидят в побуждении молодой женщины только непонятную и достойную, на их взгляд, сожаления слабость к человеку, которого они, конечно, считали просто выродком. Лучше было, пожалуй, положиться на решение сэра Джемса и его дружбу: разве он не дал ей понять, что не воспрепятствует бегству виновного? Она даже получила уверенность в этом, когда он разрешил ей послать в трюм записку, предупреждающую Теодороса, что он должен бежать, как только услышит лязг опускаемой якорной цепи.
175 
