54 
— По-моему, Люда тебя с детства ревновала. И к бабушке, и к Марьяне. Может, даже к матери.
— Ты прав. Но у нас в роду все ревнивые. Это плохо, да?
— По-моему, это ужасно. Как выражается Чебаков, «страсти под соломенной крышей».
Оба разом улыбнулись, и Плетнев почувствовал, что Лиза стала ему еще ближе.
Ее лицо посерьезнело, будто по нему пробежала тень.
— Люда в райцентр переехала после того, как ее сын в реке утонул, — шепотом сказала она.
— У Люды был сын?
— Да. Они три года с Сашкой Саранцевым прожили. Потом она от него ушла. И Вовку забрала. Люда Вовку по-сумасшедшему любила, каждой шалости потакала, сроду руки на него не подняла. Вовка капризный рос, самовольный. А вообще-то добрый был парнишка, умненький. Упал с моторки в паводок. Сам завел и на середину реки выехал. Люда с Марьяной в тот день ко мне в гости поехали. Обе веселые были, довольные — обнов в городе понакупили. Это мама недоглядела, хотя и выходная была. А вообще-то за Вовкой невозможно доглядеть было… Бабушка в тот день ушла в Заплавы куличи святить. Хотела Вовку с собой взять, но мама не позволила ребенка по церквям таскать.
— Да, жестокая рука у нашей хозяйки-судьбы. И что, Люда с тех пор так и живет одна?
По Лизиному лицу все время скользили блики пробивающегося сквозь листву закатного солнца, и Плетневу казалось, будто оно постоянно меняет выражение.
— Мы… я к себе ее звала. Одно время она засобиралась было, потом неожиданно замуж вышла. Но теперь снова одна. Знаешь, мне иной раз кажется, Люда сама не ведает, что ей нужно. Шарахается из стороны в сторону.
— Михаил сказал, она деньги любит.
— Может, и так. Ей кажется, будь у нее деньги, жизнь бы по-другому сложилась. Наивная, как ребенок пятилетний. — А ты, Лиза, разве не наивная? Ну хорошо, хорошо, не стану тебя на чистую воду выводить. Ты мне лучше откровенно скажи: кто мог стрелять в Ларису Фоминичну? Ведь не Михаил же?
— Нет, только не он. — Она сказала это чересчур поспешно. — Нет, нет, это не он! Такая развязка была бы слишком примитивной. Тебе еще чаю? Только не уходи, ладно? Я сегодня такая счастливая, что даже совестно признаться.
«Она вся будто простым карандашом нарисована, — подумал Плетнев. — Нет, скорее углем: тень, свет, снова тень… Правда, света гораздо больше, чем тени. Не света, а лучистого сияния».
— Лиза, ты идеалистка. Тебе, наверное, уже говорили об этом?
— Говорили. Но не в этом дело. Знаешь, почему я не осталась после института в городе?
Плетневу почудился в Лизиных глазах лукавый задор. А может, все дело в этих неугомонных солнечных бликах?..
Она не стала ждать его встречного «почему». Сказала просто, не отводя взгляда:
— Потому что здесь я к тебе ближе всего. Прости, что выражаю свои чувства так несовременно…
* * *
— Фоминична говорит: полегчало ей, — рассказывала зашедшая прибраться Даниловна. — Боли к вечеру стихли, кушать попросила. Ну и слава Богу! А милиционеры-то у Людки и спрашивают, когда она домой пришла. Да она еще по-светлому из станицы вышла. Я за телкой ходила, когда они с Шуркой Фроловым у родников мне встретились. Чуть ли не бегом бежали. А Шурку допросить не могут — со вчерашнего дня не просыхает.
— Небось это все Раисины сведения, — усмехнулся Плетнев.
— Да нет. — Даниловна махнула рукой. — Стала бы я эту балаболку слушать. Мне племяш рассказал, Дунин сын. Ты должен помнить его — Дуня в вашей школе техничкой работала, а он на два класса тебя моложе. Он на Нюрке Самохиной женат. Нюркин отец в милиции работает. От него он все и узнал.
— А что еще ваш племяш рассказывал?
Даниловна внезапно перешла на шепот:
— Еще он сказывал, что Михаила тоже расспросить хотели, где был да что видел, а он будто в воду канул. Я сама видела, как они в обед с Марьяной к моторке шли. Чтоб в райцентр ехать. Но его в райцентре никто не видел.
Плетнев насторожился.
— Ну да! Быть того не может. А что Марьяна говорит?
— Она сказывает, Михаил вроде бы попросился у нефтебазы его высадить. Увидел, что там лесхозовская машина заправляется, и решил, чем на перекладных добираться, лучше прямо к дому — их хозяйство с лесхозом в одном поселке. Милиция звонила туда — нету его.
— Как же так? Куда от мог запропаститься? — заволновался Плетнев.
54 
