65 
Она бросила на него испуганный взгляд:
— Забиралась на основание, потом шла по краю вдоль стеклянных стен.
— Покажи.
Они быстро прошли по мраморному полу лоджии, оставляя за собой грязные следы. По узким каменным лестницам спустились туда, где раньше простирались цветущие сады, а теперь находились заросли сосен, поросших глицинией. Вдали показалось неясное очертание особняка, открылось крыло дома, где находилась пальмовая комната. Парящие стеклянные окна высились над поясом истлевшей фанеры. Основание особняка, как она и говорила, действительно образовывало небольшой выступ.
— Вот здесь.
Они остановились у фанерного листа, определив по цвету, что он прибит позже.
— Думаю, мы сможем отодрать эту фанеру, — сказал Артемас.
Она сверкнула глазами.
Прежде чем он помог ей — словно она нуждалась или хотела этого, — Лили ступила в глубокую расщелину между камнями и поднялась на широкий уступ на уровне их голов, нетерпеливо потянула за край листа. Артемас взялся с другой стороны.
Они дружно рванули, и фанера, треснув, сломалась там, где были вбиты гвозди.
— Не огорчайся, старина. — Лили вполголоса обращалась к особняку как к живому человеку. — Мы поставим заплату на место на обратном пути.
Из темноты пахнуло сыростью. Сердце Артемаса неожиданно заныло, когда луч солнца упал на фонтан посредине. Сквозь разбитое окно они проникли внутрь, не наклоняясь.
— Здесь все так и осталось. — Лили с удовлетворением кивнула на остатки пальмовых кадок на полу, на фонтан с херувимом, с грязными потеками от дождей, на огромные треснувшие керамические горшки. Лили присела на корточки и смела грязь с белой плитки, декорированной голубыми ивами.
Тупая боль вздымалась в груди Артемаса.
— Помню, здесь было много растений и мебели для сада, пальмы достигали потолка, а фонтан еще работал. Бабушка разводила в нем золотых рыбок. Были также длиннохвостые дрессированные попугаи, они светились в моих руках.
— Здорово! Но мне все равно здесь нравится, даже сейчас.
Артемас встал на колени, провел пальцем по плиткам. Одна из них закачалась; он извлек ее:
— Хочешь оставить на память?
Она посмотрела нежными потемневшими глазами, такими голубыми, как цвет на плитке. Невидимая стена между ними совсем исчезла; они сблизились так, как еще ни разу не сближались.
— Нет, ее место здесь, — мягко возразила она, взяла плитку и аккуратно вставила ее обратно. — Ты помнишь историю, которую моя мать рассказывала об ивах? О том, как все происходило?
— Конечно.
— Я прочла все о «Голубой Иве» Коулбрука. Штудировала марки фарфора по книгам из библиотеки. Пишут, что семейство «Голубая Ива» хорошо известно. Знаменитые английские гончары научились этому и другим восточным мотивам в дизайне фарфора за несколько лет. Старший Артемас, должно быть, знал, что американцам это никак не удавалось.
Артемас пожал плечами:
— Во всяком случае, он был честолюбив и умен.
— И в самом деле, — ехидно заметила Лили. — Пронюхав, что американцы хотят «импортировать» «Голубую Иву», поскольку она изысканнее, он договорился с капитаном английского корабля о доставке своего фарфора со штампом «Англия» под торговой маркой на север, где его продавали по ценам более низким по сравнению с подлинниками. И так он обманывал людей многие годы.
Артемасу не понравился ее обвинительный тон.
— Народ считал, что покупает прекрасный английский фарфор по умеренной цене. Старший Артемас был англичанином. Так что все это не такой уж страшный обман.
— Я всегда верила, что старший Артемас, создавая «Голубую Иву», черпал свое вдохновение у моей прапрапрабабушки и ее ив, но, может, он просто проявил деловую изобретательность. Может, это вовсе и не было сентиментальностью.
— Нет, — возразил Артемас. — Они были женаты. Она умерла, когда появились их дети. Все это исторические факты. Он любил ее, и у него, по всей видимости, возникло желание увековечить ее память. Бабушка всегда говорила, что фарфор Коулбрука обязан своему рождению Элспет Маккензи.
— Но это просто легенда. Хочется верить, что ивы были даром таинственного духа гор в образе старика. Деревья — ботанические мутанты, и Элспет, вероятно, выменяла их у какого-нибудь пришлого коробейника.
— Я предпочитаю версию твоей матери.
— Почему? С таким характером, как у тебя, это довольно банально.
Он совсем разозлился:
65 
