61 
Артемас тотчас пошел в ее спальню, стащил с кровати одеяло и по-хозяйски выключил свет в доме. Затем вышел на крыльцо и, обмотавшись одеялом, уставился на оконце сеновала.
Детская клятва мальчика теперь стала клятвой взрослого мужчины. И как ни печально было сознавать, он со всей очевидностью понял, что никогда и никого до сих пор не желал так сильно.
В рощице персиков и яблонь за домом пели птицы, предвещая хорошее утро. Артемас потянулся на крыльце, любуясь очарованием последних розовых теней восхода. Многолетние розы, распустившись, прикрыли бордюр клумбы, во дворе росла индийская сирень и гортензии, рядом на решетках висели тяжелые плети мускатного винограда. Он неожиданно вспомнил, как лопались мясистые, приторные ягоды во рту маленького мальчика, как пахло виноградным вареньем из огромных кастрюль Маккензи.
Но он тут же вернулся к действительности, образ Лили преследовал его, порождая настоятельную потребность оказаться с ней рядом.
Артемас прошел к умывальнику, холодной водой плеснул себе в лицо, желая остудить свои чувства.
Разорвать соглашение с отцом Гленды означает похоронить все надежды на семейный бизнес, а значит, и будущее семьи. Да, обязательство он дал по необходимости, но поклялся самому себе, что никогда не причинит ей боль, и из чувства собственного достоинства следовало выполнить обещание.
«У тебя бы была Лили, — подталкивал мятежный внутренний голос. — Разве грех подумать и о себе?»
В нем росла раздражительность; отец обычно не мучался сомнениями. Договоренность унизила бы Лили, даже если бы она согласилась, впрочем, Артемас очень сомневался в этом. Он размышлял об их семнадцатилетней разлуке, о том, что в свои восемнадцать она не так наивна, как он когда-то. Она хладнокровно разрешила бы его дилемму. Он же, выбрав однажды благополучие семьи, никогда уже не пожертвует этим.
Артемас с досады стукнул себя кулаком по колену — реальность победила.
Юноша быстрым шагом пересек двор и по крепкой лестнице взобрался на чердак.
«Проснись, мы многое должны успеть», — думал он.
На верхней ступеньке он в нерешительности остановился. Она спала, свернувшись калачиком на золотистом ковре из сена, пестрые одеяла сбились, рыжие волосы растрепались. Одной рукой она обнимала какой-то серый пиджак, другой — словно тянулась к нему. Глядя на ее спокойное лицо, он представил, как притягательна, должно быть, ее беззаботная улыбка.
Раздражение куда-то улетучилось, сменившись страстным желанием. Он беспомощно огляделся, стараясь отвлечься, взгляд его скользнул по какой-то открытой коробке. Он потянул ее к себе, надеясь шуршанием разбудить девушку. Она, шевельнувшись, лишь крепче прижала к себе странный пиджак.
Артемас с сожалением вздохнул и заглянул внутрь коробки. Пара плюшевых мишек тотчас навеяла смутные воспоминания. Он умиленно вытащил их и на дне коробки обнаружил маленький полиэтиленовый пакет с чем-то острым внутри. Увиденное привело его в изумление.
Сквозь прозрачный пластик проглядывали его знаки отличия, полученные им в военной академии: нашивка, эмблема кадетского командира, даже золотой галун и манжет. Боже, значит, этих мишек ей подарил он! Теперь он решил внимательнее присмотреться к выцветшему серому пиджаку у нее в руках и сразу же узнал свой академический китель.
По балке над головой пробежала мышь, кусочек глины упал ей на лицо, и она тотчас вскочила, дико озираясь по сторонам.
Увидев Артемаса, она вздрогнула от неожиданности. Затем зарделась и окинула его придирчивым взглядом: сегодня он был в выцветшей футболке, старых джинсах и кроссовках.
Вдруг она с неподдельным ужасом склонилась над коробкой и начала запихивать мишек обратно.
— Старые вещи, — пробормотала она. — Я подумывала избавиться от них.
Она покосилась на прозрачный пакет с нашивками, который он все еще держал в руке.
— Вообще-то я не хотел соваться. Прости. — И тотчас поправился: — Но я не раскаиваюсь.
Его жизнь была лабиринтом скрытых нужд, маленьких желаний и мечтаний, которым он не мог предаваться. Пусть хоть этот краткий миг с ней принадлежит ему и только ему, и почти без обмана.
Их взгляды, удивленный и мрачный, встретились.
— На самом деле мне приятно, что ты сохранила все это.
— О, Артемас, — мягко произнесла она, скорее даже печально. — Я упаковала все это после той самой ночи, когда ты приезжал нас навестить.
61 
