Чтобы не тяготиться ожиданием, достала Вероника записную книжку аптекаря, переданную ей вдовой на хранение, и уселась с ней за кухонный столик. Прежде чем открыть, удивилась еще раз той легкости, с которой Дарья эту тетрадь ей отдала. Впрочем, понять можно. Ведь те страницы, которые не были засорены нечитабельным почерком, были разрисованы эротическими картинками. Их и решила полистать Вероника. И с первой же картинки возникла в ее душе странная зависть к неизвестной и не узнаваемой женщине, которую покойный аптекарь так тонко и талантливо изобразил простым карандашом. Вероника задержала взгляд на собранных в пучок волосах нарисованной женщины. Почему-то возникла у нее уверенность, что эта женщина – такая же блондинка, как и она. И совершенно легко, без какой-либо натяжки, сравнила Вероника свои формы с формами нарисованной женщины и согласилась сама с собой в том, что похожи они, то есть та, нарисованная, и она, Вероника, как две капли воды. И нос ровный, и грудь такая же, и не маленькая, и не большая, и форму держит, и шея тонкая.
Увлеклась Вероника рисунками, пролистала их несколько раз, а потом попробовала снова почерк аптекаря разобрать. В надежде, что, может, обнаружатся какие-нибудь подписи к рисункам. Прошлась внимательным взглядом по строчкам и таки заметила в почерке закономерность. Поняла, чем в его почерке «г» от «ч», а «а» от «я» отличаются.
Всмотрелась в рукописный текст, и ее губы зашептали, выводя смысл написанных слов в их звуковое отражение.
«Третий эксперимент с «Антизайцем» опять не привел к нужному результату. Вместо импульса смелости в пациенте ощущается обострение чувства справедливости. Похоже, что придется ориентироваться на животную смелость, а не на осознанную. Юля торопит. Передала через Алису еще денег и записку с угрозой. Боится, что меня могут перекупить…»
В этот момент звонок в двери заставил Веронику резко поднять голову, оторваться от текста. Она впопыхах спрятала тетрадку в ящик с ножами и вилками. Испугалась, что Дарья сочтет ее излишне любопытной, если увидит на столе записную книжку мужа.
– О, спасибо, милая! – обрадовалась Дарья Ивановна, зайдя и сразу заметив прислоненный к стенке венок. – Куда? В комнату?
– Да, проходи! Я сейчас!
Под заранее заправленной молотым кофе новенькой кофеваркой загорелся огонь. Вероника зашла в комнату следом за гостьей. Уселись в кресла у журнального столика.
– Хорошо тебе, – выдохнула Дарья Ивановна, оглядываясь по комнате.
– Почему? – удивилась Вероника.
– Твой-то еще живой, вот и запах у тебя тут совершенно другой, чем у меня… Я немного вздорная сегодня, не обращай внимания! Я тут и на твоего соседа что-то гаркнула…
– На Игоря? Двери напротив? – с улыбкой спросила хозяйка.
– Ну да! Я только на звонок пальцем давить, а он двери приоткрыл, выглянул. «Вы к Веронике?» – спрашивает таким слащавым голосом, что противно. Ну я ему и сказала: «Ну уж не к тебе, это точно!»…
Вероника рассмеялась.
– Он что, все под тебя колья подбивает? – Дарья Ивановна перешла на интимный шепот.
Вероника кивнула.
– Жалко его, – добавила к кивку словами. – Ненужный он какой-то…
– Такие и разжалобить могут, – во внезапно отвердевшем голосе гостьи прозвучало предупреждение мудрой дамы. – А я теперь вся в сомнениях. Знаешь, время прошло… И мою лебединую верность оценить некому!.. Вот и Аннушка того же мнения… Будем мы с мужьями расставаться… могилки у них есть на кладбище. Договоримся с кем надо и положим их на «санитарную» глубину. Знаешь, радости-то было мало, когда он сейчас вот все время в кресле сидел. Ни рыба ни мясо…
– может, ты и права, – поддержала подругу Вероника. – Живые – они лучше!
– Ну, насчет лучше, можно поспорить, – засопротивлялась гостья. – Это кому как повезет! может, тебе и повезло в жизни, но это ты сможешь только потом окончательно решить, когда вдовой станешь!
С кухни донеслось громкое шипение, и сразу же сквозь открытые двери пробрался в гостиную аромат кофе.
69
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Сон, укрепленный снотворным, имеет свои особенности. Никаких сновидений, никаких временных «выходов» в реальность. Упал, заснул, бревно. Именно в такой последовательности. И именно бревном ощущал себя утром Семен, уже даже частично пробудившись от далекого, но настойчивого музыкального звонка своего мобильника. «Битловская» песня «Естудэй» доносилась словно бы из-за деревянной перегородки, из другой комнаты. Когда она наконец прекратилась, Семен ощутил отступление сна и одновременное приближение головной боли. Прошло еще минут пять, прежде, чем он смог опустить ноги на пол. Мобильник лежал совсем рядом, на прикроватной тумбочке. Семен удивился, увидев его. Потом сказал себе: «Пора кончать с пилюлями для сна! Уже три ночи подряд! А если привыкну?»