62 
Мама писала такие истории дома, сидя за кухонным столом. Она часто жаловалась на сроки сдачи материала, считая, что, учитывая характер статей, устанавливать сроки просто смешно. Когда некрологи появлялись в газете, она аккуратно вырезала их и хранила в фотоальбоме. Меня очень интересовал вопрос, что случится с этим альбомом, если наш дом загорится, а мы все погибнем. Я была уверена, что полиция решит, что мама была серийным убийцей. Впрочем, исчезнув, она оставила свою коллекцию нам с отцом.
Каждую неделю мама составляла список известных людей, которым она посвящала некрологи. А потом, в субботу, то есть в ее выходной, мы шли на ближайшее кладбище и искали свежие могилы. Мама становилась на колени перед могилами людей, о которых она почти ничего не знала и которым еще даже не успели поставить памятники. Она набирала полную пригоршню рыхлой коричневой земли и медленно просеивала ее через пальцы.
— Пейдж, — отведя плечи назад, окликала она меня, — сделай глубокий вдох. Что это за запах?
Я озиралась вокруг и видела кусты сирени или форзиции, но не решалась сделать глубокий вдох. В кладбищах было что-то такое, что заставляло меня дышать очень осторожно, как будто в случае малейшей оплошности воздух мог внезапно закончиться.
Однажды мы с мамой сидели в тени японского клена. Мы только что навестили могилу некой Мэри Т. Френч, библиотекаря городской библиотеки. Мы съели приготовленного на барбекю цыпленка с картофельным салатом и беззаботно вытерли пальцы о юбки. Потом мама растянулась на старой, поросшей травой могиле, положив голову на плоское надгробие. Она похлопала себя по бедрам, приглашая меня тоже прилечь.
— Ты его раздавишь, — озабоченно сказала я, и мама послушно отодвинулась.
Я села рядом с ней и положила голову ей на колени, чувствуя, как лучи солнца скользят по моим закрытым векам и по моей улыбке. Ветер трепал мамину юбку и щекотал мне шею.
— Мама, а куда попадают люди, когда умирают? — неожиданно поинтересовалась я.
Мама сделала глубокий вдох, из-за чего ее тело надулось, как подушка.
— Я не знаю, Пейдж, — призналась она. — А ты что об этом думаешь?
Я провела рукой по прохладной траве.
— Может, они под землей? Может, они сейчас смотрят на нас снизу вверх?
— Может, они на небе и смотрят на нас сверху вниз? — возразила мама.
Я открыла глаза и смотрела на солнце, пока перед моими глазами не вспыхнули яркие оранжевые, желтые и красные огни, похожие на фейерверк.
— А какое оно, небо? — спросила я.
Мама повернулась на бок, и я соскользнула с ее коленей.
— Жизнь такая трудная штука, — ответила она, — что мне очень хочется верить в то, что небо такое, каким мы хотим его видеть.
И вот я иду по другому кладбищу и мне приходит в голову, что моя собственная мама, может быть, уже на небе. Если оно, конечно, вообще есть и если она умерла. Возможно, она похоронена в каком-нибудь штате, где не бывает снега. А может, и вовсе в другой стране. Мне захотелось узнать, кто приносит на ее могилу лилии и кто заказал надпись на памятнике. И говорилось ли в ее некрологе, что она была любящей матерью Пейдж О’Тул.
Я часто спрашивала отца, почему она уехала, и всякий раз он отвечал мне одно и то же:
— Потому что она так захотела.
Годы шли, и постепенно из его слов уходила горечь, но от этого его ответ не становился правдоподобнее. У моей мамы была застенчивая улыбка и широкие юбки. Она умела лечить царапины и ушибы одним поцелуем и рассказывала сказки не хуже Шахерезады. Мама не могла просто так меня бросить. Я предпочитала думать, что какие-то неведомые силы просто вынудили ее нас покинуть. Быть может, она оказалась вовлечена в какой-то международный заговор, и ради защиты близких ей пришлось изменить свою личность и скрыться. Одно время я была уверена, что она оставила моего отца ради большой любви, и почти готова была простить ее за это. Возможно, ей просто не сиделось на месте. Возможно, она отправилась на розыски какого-то очень близкого ей человека.
Я проводила пальцами по гладким надгробиям и пыталась представить себе мамино лицо. Наконец я увидела совершенно ровную могильную плиту и легла на нее, прижав руки к жизни в моем животе и глядя в ледяное небо. Я лежала на земле, под дождем, пока холод не пробрал меня до костей.
***
Больше всего на свете мама ненавидела открывать холодильник и видеть пустой кувшин для сока. В этом всегда был повинен отец. Я была слишком маленькая и не могла сама себе налить сока. Не то чтобы он делал это преднамеренно. Обычно его голова была забита другими вещами, и поскольку это не относилось к числу его приоритетов, то он никогда не проверял, сколько лимонада осталось в кувшине. Он просто совал его обратно в холодильник и захлопывал дверцу. Как минимум три раза в неделю я заставала маму возле открытого холодильника. Она размахивала голубым кувшином и кричала:
62 
