48 
– Особенно бабы.
– Особенно женщины! Я пришёл сюда за десять минут до тебя и успел подружиться с Катюшей. Она мне всё рассказала об этом кафе.
Он не притронулся ни к кофе, ни к пирожным, и стал надоедать мне своей раскрепощённостью, уверенностью и неотразимостью.
Не такой уж он обаятельный. Не так уж хорош собой.
Позёр и трепло.
Это я тоже сказала вслух и добавила:
– Давай, выкладывай, зачем ты меня позвал, господин НЕ совсем путешественник и НЕ совсем президент Буш.
– Я… мне нужно сказать тебе…
У него зазвонил мобильный.
– Извини! – Он вытащил из кармана трубку и ответил на звонок.
– Да, Леночка! Я не могу сейчас говорить. Нет, ты меня неправильно поняла…
Леночка оказалась занудой, потому что он встал и, прикрыв рот рукой, чтобы слова звучали тише, ушёл в соседнюю кабинку.
Возле чашки с «американо» остался лежать его кожаный бумажник. Вернее, не бумажник даже, а портмоне – в котором носят не только деньги, но и документы, кредитные карты и много чего ещё…
Я была бы не я, если бы не сунула туда нос.
То, что лежало под прозрачной корочкой меня потрясло.
Во рту пересохло, а сердце глухо заколотилось в самых отдалённых уголках моего организма.
В портмоне, там, где обычно носят фото любимой, лежала фотография Бизи.
Я хорошо знала этот снимок. Он был вырезан из общей школьной фотографии, сделанной в конце прошлого учебного года. Точно такая же лежала у нас дома, в Сибирске. На ней был десятый «В», в котором Глеб был классным руководителем, учителя и директор. Я запомнила эту фотографию ещё и потому, что Бизя рассказал связанную с ней смешную историю.
Как водится, в конце учебного года в школу пригласили фотографа.
Фотограф брал много и слыл большим профессионалом. Когда детки вместе с учителями выстроились перед объективом в шеренги, фотограф спросил:
– Улыбаться-то будем? Отчего кислые, будто учебный год только начался?
– А ну-ка, ребята, все дружно говорим «чи-и-из»! – проявила инициативу химичка.
– Вчерашний день! – вдруг воскликнул фотограф. – Нужно дружно кричать: «жопа!» Тогда улыбки получатся до ушей! Проверено многократно.
Шеренги повалились от хохота, нарушая скучную геометрию. Нехорошее слово с готовностью заорали все, даже стыдливая биологичка, даже строгая англичанка, даже директор, впрочем – это было его любимое слово. Только Бизя не закричал. Он нахмурился, сильно озадаченный непедагогичностью момента. Так на фото и получилось: все хохочущие, весёлые, и – озабоченный, хмурый Глеб.
Я сразу увидела – фотография Глеба вырезана из того, общего школьного снимка. И почувствовала решимость порвать Никитина на кусочки, если он не расскажет, что всё это значит.
Дэн вернулся немного смущённый, наверное, Леночка умела спускать с него стружку.
Увидев, что я стою возле стола и держу в руках его портмоне, он побледнел и подошёл ко мне вплотную.
– Что это? – я сунула ему под нос фотографию. – Говори, дрянь, откуда и зачем у тебя это! – Я не говорила, а шипела. Сомневаюсь, что он различал слова.
Дэн подошёл ещё ближе.
– Ты поторопилась, – сказал он, забирая из моих рук портмоне. – Зачем ты поторопилась?! Я сам хотел тебе всё рассказать! – Он нагнулся ко мне, взял двумя пальцами за подбородок и поднял моё лицо так, что наши глаза оказались почти на одном уровне. – Я сам хотел тебе всё рассказать, – почти по слогам повторил он.
Наверное, этот гад обладал какими-то гипнотическими способностями, иначе чем объяснить то, что я позволила ему держать себя за лицо, долго смотреть в глаза, и молчать, не отвечая на мой вопрос…
Глаза у него были серые, бездонные и безгрешные.
– Вот они! – раздался вдруг звонкий голос барменши Катюши.
Мы с Дэном обернулись одновременно. Я только успела почувствовать, как его прохладные пальцы отпускают мой подбородок.
В дверях кабинки стоял Бизон.
Наверное, если бы Глеб увидел мой труп, он выглядел бы не таким потрясённым. За секунду, на которую наши взгляды скрестились, он успел побледнеть, покраснеть и опять побледнеть так, что белизна стен показалась ничтожной.
– Я сейчас всё объясню, – быстро сказала я самую пошлую и никчёмную в этом случае фразу, но Бизя её не услышал, потому что развернулся и выбежал из кафе.
Я побежала за ним.
На улице, освещенной одним фонарём, никого не было.
– Глеб! – крикнула я, оглядываясь по сторонам. – Гле-еб! – Слёзы перехватили горло, и голос сорвался.
48 
