128 
Вот это действительно вопрос, подумал Линли.
Нэн Мейден наблюдала за ними. Закрыв компьютерную комнату, она прошла но коридору первого этажа к ряду выходивших на автостоянку окон. Она остановилась возле одного из оконных проемов, сделав вид, что любуется залитыми лунным светом деревьями, на тот случай если ее заметит кто-то из постояльцев.
Ее пальцы нервно теребили край плотной шторы, которая цеплялась за обкусанную кожу вокруг ногтей. Нэн пристально следила за двумя беседующими возле автостоянки мужчинами, борясь с желанием — порывом, потребностью — найти предлог и, выбежав на улицу, присоединиться к ним, чтобы дать объяснения и обсудить тонкие особенности натуры ее дочери, которые могли быть неправильно истолкованы.
— Послушай, мам, — говорила двадцатилетняя Николь, вся пропитанная запахом этого француза, словно прокисшим вином. — Я знаю, что делаю. Я вполне взрослая, чтобы разобраться в собственных желаниях, и если мне хочется трахнуться с парнем, годящимся мне в отцы, то я с ним трахнусь. Это мое личное дело, и больше оно не касается никого. Так чего ты переживаешь?
Ее голубьте глаза были такими чистыми и открытыми, полными веры в разумность собственных взглядов. Она расстегнула блузку, переступила через упавшие на пол шорты и сбросила на них лифчик и трусики. Когда, пройдя мимо матери, она ступила в ванну, запах Феррера так резко усилился, что Нэн едва не стошнило. Николь опустилась в воду по плечи, скрыв под ней холмики грудей. Но Нэн успела заметить на них темные следы, оставшиеся от его зубов. Причем Николь намеренно помедлила, позволив ей увидеть их.
— Ему нравится такой стиль, мама. Грубая страсть. Но на самом деле он не причинил мне боли. И вообще, я обращалась с ним так же грубо. Все в полном порядке. Не беспокойся.
Нэн сказала:
— Как же не беспокоиться? Я воспитывала тебя не для того, чтобы…
— Мамуля…
Николь взяла с полочки губку и погрузила ее в воду. От ванны поднимался влажный пар, и Нэн бессильно опустилась крышку унитаза. Голова закружилась, ей показалось, что она уплывает в какой-то безумный мир.
— Ты прекрасно воспитала меня, — заверила ее Николь. — Но в любом случае это совершенно не имеет отношения к твоему воспитанию. Просто он сексуальный и забавный мужик, и мне нравится трахаться с ним. Не нужно делать проблему из того, что ни для кого из нас не является проблемой.
— Он женат. Ты же знаешь. Он не сможет на тебе жениться. Ему нужен… Неужели ты не понимаешь, что ему нужен от тебя только секс? Легкий, ни к чему не обязывающий секс? Неужели ты не понимаешь, что он с тобой лишь играет? Ты его маленькая английская игрушка.
— И для меня это тоже только секс, — откровенно призналась Николь. Она вдруг оживилась, словно поняла, почему так переживает ее мать. — Мам! Неужели ты подумала, что я по-настоящему люблю его? Что я хочу выйти за него замуж и все такое прочее? О господи, нет, мамуля. Я клянусь. Мне просто нравятся те чувства, которые я испытываю с ним.
Но когда радость от общения с ним пробудит в тебе более серьезные желания, ты не сможешь осуществить их! Николь взяла флакон жидкого мыла и, выдавив немного мыла на губку, размазала его, как крем по торту. На мгновение слова матери как будто привели ее в замешательство, но потом ее лицо прояснилось.
— Я не говорю о чувствах сердечной или душевной привязанности, мама. Я говорю о физических ощущениях, плотских наслаждениях. О том, что чувствует мое тело. Только и всего. Мне нравится все, что он делает, и нравятся ощущения, которые он во мне пробуждает. Он дает мне именно то, чего я хочу от него.
— Секс.
— Верно. Понимаешь, в этом отношении он великолепен. Она вскинула голову и, лукаво усмехнувшись, подмигнула матери. — Или тебе это уже известно? Неужели ты тоже развлекалась с ним?
— Николь!
Изогнувшись в ванной, ее дочь с трогательным видом склонила голову на бортик.
— Мамуля, все в порядке. Я не скажу папе. Господи, неужели ты тоже занималась с ним сексом? Ну, я имею в виду, когда я уезжала в Лондон, ему же нужен был кто-то еще, чтобы… Давай, расскажи мне.
Нэн вдруг нестерпимо захотелось ударить ее, оставить на этом очаровательном шаловливом личике такие же следы, какие Кристиан Луи оставил на ее гибком юном теле. Ей захотелось взять дочь за плечи и встряхнуть как следует, трясти до тех пор, пока ее зубы не вывалятся и не упадут в воду. Нэн и не подозревала, что способна испытывать подобное. Пойманной на таком проступке Николь полагалось сначала все отрицать, потом признаться под давлением представленных свидетельств и умолять о прощении или просить о понимании. Но Нэн даже представить не могла, что дочь подтвердит ее самые худшие подозрения с такой легкостью, словно отвечала на вопрос, что она съела на завтрак.
128 
