56 
В его поцелуе не было ни мягкости, ни нежности. Он целовал Камиллу с такой ожесточенностью, с какой ее отец и дядя когда-то грабили побережья.
Вместо того чтобы испугаться его грубого поцелуя, она упала к нему в объятия. Кровь закипела в ее жилах, по венам ее разлилось томление, горячее и сладкое, как креольский кофе. Та дикая часть души, которую она унаследовала от отца, словно бы освободилась от оков.
Он провел языком по ее сомкнутым губам, и она открылась ему навстречу. Язык его вошел в ее рот. Камилла обняла Саймона за шею руками и притянула к себе. Он застонал и, отпустив ее талию, прижал спиной к широкому дубу и принялся нежно поглаживать ее по изгибу бедер. Потом просунул руку между их телами и схватил Камиллу за грудь. Она едва не задохнулась от ужаса и, схватив его за запястье, попыталась отвести его руку:
– Саймон, перестань!
– Обещаю, что перестану. Но только если тебе не понравится.
Не отводя взгляда от ее лица, Саймон начал мять ее грудь осторожными и волнующими движениями.
Камилла снова едва не задохнулась, на этот раз от удовольствия. Он просунул руку под платье и, оттянув вырез, освободил грудь. Потом начал так умело ласкать сосок, что Камилла не сдержала тихого стона наслаждения.
– Нравится, принцесса? – промурлыкал Саймон. – Все еще хочешь, чтобы я перестал?
Нравится? Камилла испытывала неземное блаженство. Она не могла приказать ему остановиться, если бы даже от этого зависела ее жизнь. Ей было очень стыдно, что он заставляет ее испытывать такие чувства, – стыдно и одновременно блаженно.
– Знаешь, ты такая же дикарка, как и я, – прошептал Саймон. – Ту дикость; которая в тебе есть, не смогут вытравить никакие уроки приличного поведения.
Саймон наклонился и прикоснулся к ее груди жаркими жадными губами. Тело Камиллы стало мягким, податливым как воск. Она почувствовала, что вот-вот растает и превратится в лужу прямо здесь, под деревом. Сама не заметив как, Камилла прижала голову Саймона к своей груди. Она не хотела терять ни капли драгоценных ощущений, разливавшихся по всему ее телу. Она не чувствовала, как грубая кора дерева расцарапала ей спину, не замечала мягкого лунного света, заливавшего сад. Она чувствовала только его губы, которые сосали ее грудь, дразнили ее, мучили, пока ей уже не начало казаться, что больше она не вынесет.
Когда Камилла готова уже была упасть в обморок, Саймон отстранился от нее и поднял голову:
– Господи, принцесса, как же ты сладка на вкус! Я должен остановиться. Прикажи мне остановиться.
Камилла смотрела на него широко распахнутыми глазами.
– Остановись, – прошептала она, а сама обняла Саймона и снова притянула к себе.
Застонав, он привлек ее к себе и стал страстно целовать. Затем отпустил ее грудь, скользнул рукой вниз по платью, схватил за колено, притянул к себе и крепко пристроился у нее между ног.
Через платье Камилла почувствовала, как к ней прижалось что-то твердое, и поняла, что она играет с огнем. Но она не могла оттолкнуть Саймона. Кровь, стучавшая у нее в висках, заглушала голос совести, страстные поцелуи лишали ее остатков воли.
Камилла была охвачена страстью и воспринимала все окружающее как в тумане. Она даже не услышала, как распахнулась дверь черного хода дома Уилкинсона, не увидела, как на пороге появились темные очертания хорошо знакомых фигур.
Только когда раздался грохот захлопнувшейся двери и пронзительные вопли дяди Огаста, они отскочили друг от друга и принялись поправлять на себе одежду. Саймон разразился вслух проклятиями, а Камилла поняла, что только что совершила самую большую в своей жизни ошибку.
Глава 10
Лучше заранее подумать о последствиях, чем после просить прощения.
Саймон инстинктивно встал впереди Камиллы и заслонил ее от глаз дяди, чтобы дать ей время привести себя в порядок. Но было уже слишком поздно что-то пытаться скрыть. Они все видели. У Саймона душа ушла в пятки: он понял, что во всем виноват только он один.
– Развратник! Дикарь! Да как ты смеешь! – шипел Фонтейн. Он придушил бы Саймона, если бы его не удерживал Уилкинсон. – Тебя нельзя пускать в приличное общество, скотина!
– Дядя Огаст! – Камилла вышла из-за спины Саймона. При свете луны ее лицо казалось особенно бледным. – Не говорите так! Ведь ничего не произошло!
– Ах, ничего не произошло! – Дядя в ярости выкатил глаза. – Ничего не произошло, говоришь?!
56 
