43 
— Да поможет мне Бог, — да, хочу! — Голос его звучал так сдавленно, словно слова вытаскивали из него клешами. Воспаленные, почти не мигающие глаза не отрывались от Рейчел. — Рей чел, дорогая, я больше чем хочу тебя! Я тебя обожаю, люблю всем сердцем. Если бы я мог, то женился бы на тебе прямо сегодня… если бы ты, конечно, приняла меня.
— Если бы я… — начала Рейчел, но он быстро, почти грубо прикрыл ей рот ладонью.
— Нет ничего на свете, чего мне хотелось бы сильнее, — продолжил он хриплым голосом, звучащим так, будто Гейбриел много лет соблюдал обет молчания, — чем прожить остаток жизни с тобой, иметь от тебя детей, состариться возле тебя…
Как объяснение в любви, это звучало почти идеально и должно было бы согреть сердце Рейчел, переполнить ее радостью. Но какое— то щемящее предчувствие портило впечатление, не давая насладиться моментом.
«Если бы я мог», — сказал он.
— Тогда в чем же дело?
Впервые с того момента, как Гейбриел открыл ей свое сердце, он оторвал от нее взгляд, слепо уставившись в какую— то точку на ковре под ногами.
— Дело в том, что я не могу. Не должен. Мы не должны.
Рейчел не верила своим ушам.
— Гейб, это просто не имеет смысла! Я люблю тебя. Ты любишь меня. Да, я люблю тебя, — повторила она, заметив, что он качает головой. — Так что же может помешать нам быть вместе?
Безжизненным тоном он ответил ей вопросом на вопрос:
— И чего же ты от меня хочешь, Рейчел?
— Как чего? Разве это не очевидно? Неужели мне надо объяснять тебе? Я хочу вернуться на пять с половиной лет назад и с корнем вырвать какой— то глупый моральный запрет, не позволивший тебе продолжить наши отношения. Что бы ты тогда ни думал, — что я слишком молода или слишком наивна, — тебе надо забыть об этом раз и навсегда! Я хочу начать сначала… Его застывшая, напряженная поза начала действовать ей на нервы. Надо было пробиться сквозь мешающие ей преграды, вывести Гейбриела из транса, туманящего его глаза, отгоняющего кровь от лица.
Пододвинувшись поближе, она прижалась к его одеревеневшему телу.
— Гейб, я хочу, чтобы ты поцеловал меня, а потом поднял меня на руки, положил на кровать, раздел донага и занялся со мной сумасшедшей, чувственной любовью до полного изнеможения, которая выбила бы из твоей головы все эти надуманные глупости.
Дыхание Гейбриела стало частым и неровным. Он, несомненно, испытывал искушение, но противился ему, черт бы его побрал! Противился изо всех сил. Это было видно по лихорадочному взгляду, быстро перебегавшему от ее лица к кровати и обратно. — О Боже!
Протянутая рука, до странности холодная, коснулась ее лица, Прикосновение было легким, как будто на щеку упала снежинка, и Рейчел непроизвольно приоткрыла губы.
— О Боже, — повторил он, но совсем другим тоном.
И в следующий момент его руки сомкнулись вокруг нее, притянули к себе с нетерпением, граничащим с грубостью, показывающим, что этого недостаточно, совершенно недостаточно. Губы Гейбриела впились в ее губы жадным, властным поцелуем — свидетельством любви, испепеляющего желания, жгучего вожделения и чувственного голода.
Рейчел ответила ему тем же самым ~ таким же накаленным желанием и нетерпеливым предвкушением.
Как бы ни были прочны барьеры, сдерживающие их взаимные чувства последние пять с половиной лет, они наконец— то рухнули, открыв путь бурлящему потоку страсти. С головокружительной скоростью их несло к завершению, в котором они так долго себе отказывали.
— Нет! Пропади все пропадом, нет! — раздался вдруг леденящий душу крик Гейбриела, сама грубость его слов свидетельствовала о силе переживаний, и Рейчел почувствовала, как ее сердце сжала чья— то безжалостная смертоносная рука.
Закрыв глаза, Гейбриел застыл в неподвижности — полной, пугающей неподвижности, — сжав кулаки и тяжело дыша сквозь стиснутые зубы.
Через несколько, показавшихся ей ужасными, мгновений веки его медленно поднялись, открыв еще более напугавшие Рейчел замутненные глаза. С нежностью, странно контрастирующей с предыдущим поведением, он взял ее лицо в ладонь и запечатлел на губах короткий, ласковый поцелуй. Потом осторожно, но решительно отстранил и встал.
— Гейб! — спросила Рейчел срывающимся голосом. — В чем дело? Почему?
— Я не могу!
— Но почему? Неужели ты до сих пор считаешь меня слишком юной? Но я больше уже не твоя маленькая сестричка.
43 
