25 
— Слышно что-нибудь новое о нашем драгоценном Хозяине Поместья? — пропела Лиз, и Дженис вздрогнула, словно ее внезапно окатили холодной водой.
С того момента, когда после кошмарной сцены в школе Дженис вернулась к себе и не обнаружила никаких следов присутствия Адама в доме — даже простыню и покрывало он скомкал и сунул в стиральную машину, — у нее не возникло ни малейшего сомнения в том, что именно хотел он этим сказать.
То, что он не оставил ответа на ее записку — хотя бы пары небрежных строчек: «Спасибо за ночлег!» или чего-нибудь в этом роде, — лишь подчеркивало дистанцию, которую он установил между ними. Впрочем, сам клочок бумаги, на котором Дженис написала свое прощальное послание, исчез бесследно, и как она ни искала его на кухне в надежде получить хоть какой-то ответ на все еще остававшиеся у нее вопросы, усилия ее были тщетны. Не оставалось ни малейшей надежды на то, что он позвонит ей в школу, вообще ничего не оставалось — лишь тоскливая убежденность, что она поступила правильно, сразу же решив вести себя так, будто между ними ничего не было.
— Абсолютно ничего! — сказала она решительно, отвечая одновременно и себе самой, и Лиз.
— Вот и другим ничего не известно. После того как грянула новость о его разрыве с невестой, он как сквозь землю провалился.
— А вот это как раз неудивительно, разве не так?
Вот уже неделю, как их маленький городок был похож на потревоженный пчелиный улей — все обсуждали историю с несостоявшимся браком Адама Лоусона, и в своем отношении к событию народ разделился на несколько лагерей. Подруга Дженис принадлежала к отряду скептиков.
— Да брось ты! — замахала руками Лиз. — Не хочешь же ты сказать, будто он целый месяц носится со своим разбитым сердцем? Чушь! Люди вроде Лоусона вступают в брак совсем по другим резонам, нежели мы, простые смертные. Любовь и прочая дребедень на их бирже не котируется. Они женятся из династических соображений, и решающую роль здесь играет голубая кровь, текущая в жилах, и богатство — богатство даже в первую очередь.
— Все так, но Адам — несколько иное дело…
Когда Адам пришел к ней той темной ночью, он выглядел совершенно раздавленным, и не было в нем ни капли от того самодовольного и несокрушимого Адама Лоусона, которым он казался ей последние годы.
— Думаешь, он действительно любит ее? — негромко поинтересовалась Лиз и задумчиво добавила: — Что ж, ты знаешь его лучше любого из нас. Остается подождать, что будет дальше.
Дженис пробормотала невнятную фразу, означавшую что-то вроде «поживем — увидим».
Правда состояла в том, что, по сути дела, она не знала Адама вообще. Точнее, она знала его на протяжении более чем двенадцати лет, но преимущественно со стороны, а каков он на самом деле, не имела ни малейшего представления. Спроси ее сейчас кто-нибудь, что представляет из себя Адам Лоусон, она не смогла бы ответить, хотя провела с ним ночь, занималась с ним любовью и, судя по всему, забеременела от него.
Скорее всего, она была круглой дурочкой, уверовав, что Адам способен ощутить хотя бы часть тех эмоций, которые рвали на части ее собственное сердце. Между тем все выглядело гораздо проще: уязвленный, что его бросили, он попытался немедленно взять реванш в другом месте. Просто в тот роковой вечер ему под руку подвернулась она, Дженис.
— Вот что я тебе скажу, иди-ка ты лучше домой, — озабоченно сказала ей Лиз. — У тебя действительно неважный вид. Замену тебе я найду, а ты немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше. Не хватало еще, чтобы ты перезаразила гриппом всю школу — по крайней мере тех, кто еще стоит на ногах.
«Немедленно отправляйся в постель и не возвращайся, пока тебе не станет лучше!»
Дженис торопливо соскочила с кровати и, хватаясь за стенки, стала пробираться в направлении ванной комнаты. Если пунктуально следовать инструкциям Лиз, то ей, Дженис, надлежит воздержаться от работы в течение ближайших восьми месяцев — до середины июля, если верны лихорадочные расчеты, мешавшие ей спать по ночам.
В том, что именно у нее «не так», сомнения не оставалось. У Дженис даже вырвался смешок при мысли, что ее подруга могла совершенно не беспокоиться по поводу ее несерьезного отношения к собственному здоровью — в чем, в чем, а в этом вопросе Дженис никогда не позволила бы себе легкомыслия.
— Так вот почему ты все это время избегала меня?!
25 
