28 
– Можно мне обнять вас?
Голос его прозвучал как-то особенно глубоко или ей это только показалось?
– Вам тогда будет удобнее? Некуда девать руку?
– Да, пожалуй, – хрипло пробормотал он.
– Тогда… положите руку мне на плечи, – дрожащим от волнения голосом предложила она.
– Может, мне все-таки лучше выйти? – спросил он, заметив ее волнение и неуверенность.
– Ни в коем случае! Обнимите меня, чтобы вам было удобнее.
Дэвид повиновался без дальнейших споров.
– Да, так значительно лучше, – сказал он, прочистив горло.
И мне! – хотелось крикнуть ей, но это было бы неразумно. Она вздохнула. Так приятно было ощущать тяжесть его теплой руки на своих плечах.
– Итак? – напомнил он.
– Что именно вы хотели бы узнать? – спросила она, чувствуя, как бешено бьется пульс.
– Вы не хотите о себе рассказывать?
– Ну почему же. Просто я очень редко это делаю и не знаю, с чего начать.
– Начните с мужчин в вашей жизни. Существует ли человек – кроме вашего отца, разумеется, – который занимает особое место в вашем сердце?
Даньелл повернулась к нему лицом и еще острее почувствовала его близость. В темноте она не видела его глаз и затаила дыхание.
Прихотью судьбы ее занесло на этот остров вместе с Дэвидом Нортоном. Здесь только они вдвоем. Весь остальной мир где-то далеко. Настолько далеко, словно его и не существует вовсе.
Мысли ее путались. В голове все смешалось: страх, отчаяние, надежда, трепетное волнение от близости Дэвида.
– Зачем вам это знать? – прошептала она.
И в самом деле – зачем? – подумал Дэвид.
– Ну, возможно, при теперешних обстоятельствах это не так уж и важно, вы правы, – тихо отозвался он.
Даньелл поняла его мысль: даже если у тебя и есть кто-то, то он сейчас далеко, а я здесь, рядом, и мы одни…
Сегодня их уже не спасут. Что будет дальше, они не знают, остается лишь надеяться на лучшее. Даже в обыденной жизни никогда нельзя предугадать, что с тобой будет завтра, а уж в их положении и подавно.
Внезапно у нее возникло желание рассказать ему о себе.
– Сейчас у меня никого нет. Два года назад я была замужем, но брак продлился всего полгода. Потом мы развелись.
– Значит, у нас с вами есть кое-что общее, верно?
– Вы имеете в виду недолгий брак и развод? Да, это так. Правда, я не знаю подробностей вашего брака, поэтому мне трудно судить.
– Даньелл, вы мне очень близки, – проговорил Дэвид, чуть сжав пальцы, лежавшие на ее плече. Сквозь тонкую ткань жар его руки обжигал кожу Даньелл.
– Особенно сейчас, – попыталась она отшутиться, не зная, что ей делать, как себя вести. Он ей очень нравится, ее неудержимо влечет к нему, но она не может… не должна…
– Дэвид, мы здесь совершенно одни, оторваны от остального мира, к тому же вы потеряли память и ничего не помните из своего прошлого. Поэтому я считаю, что вы не можете быть объективны.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
Она отчаянно пыталась сохранить остатки здравого смысла.
– Должна вам сказать, что, когда мы с вами впервые встретились на яхте, вы… я вам совсем не понравилась.
– Не могу в это поверить.
– Уверяю вас, это правда.
– С чего вы это взяли?
Даньелл не хотелось рассказывать ему о его холодном, надменном отношении, которое так сильно задело ее самолюбие.
– У меня создалось такое впечатление. Вы были очень… сдержанны, даже холодны. – Она не стала упоминать о том, что заметила под ледяной маской тлеющий огонь.
Он помолчал, обдумывая ее слова. Потом спросил:
– Надеюсь, я не сделал и не сказал ничего такого, что обидело вас?
Она почувствовала, как он напрягся.
– Нет, что вы. Ничего такого.
– Тогда почему вы решили, что не понравились мне?
Она не знала, как ему объяснить.
– Дэвид, давайте не будем об этом. Все это ни к чему. Мы слишком разные, чтобы между нами могли возникнуть какие-то отношения, кроме дружбы.
– Что-то я не замечаю никакой разницы, – возразил он. – Сейчас мы с вами вместе и во всем равны.
– Да, но и вы сейчас не тот, кем были прежде.
– Думаю, вы ошибаетесь, Дани. Просто я не помню своего прошлого, а в остальном я тот же самый человек.
Он не может понять, а она не может объяснить, размышляла Даньелл. Там, на яхте, она чувствовала его отстраненность, словно он оградил себя каменной стеной. Теперешний Дэвид совершенно другой – открытый, беззащитный, дружелюбный. Сейчас его доброта и нежность так же естественны для него, как дыхание. Невозможно не заметить, как изменился его голос и какое тепло исходит от него, когда он прикасается к ней.
28 
