173 
– А ты думаешь, что я тащилась в такую даль, на Кита-Сэндзю, чтобы поболтать с тобой перед обедом?
У меня над головой лопается яйцо, и желткообразное счастье стекает вниз.
– Почему же ты ничего не сказала?
– Ты мужчина. Ты должен рисковать своим достоинством и самоуважением.
– Это так несправедливо, госпожа Имадзё.
– Несправедливо? Попробуй побыть женщиной.
– Для меня это полная неожиданность. Я ничего не знал об этом, когда ты приходила. Я хочу сказать, что, разумеется, не выставил бы тебя за дверь, если бы, э-э…
– Это стоило того, чтобы увидеть во сне гнилую индейку.
– Паршивую, не гнилую. К тому же она была довольно милая. А ты против?
– Скарлатти разрешил мне сыграть для тебя. Аллегро.
– Аи играет, пока не кончается моя телефонная карточка. Кажется, я ей нравлюсь.
Поезд прибывает на вокзал Кагосимы под вечерним небом, которое предвещает конец света. Призраки сонаты Скарлатти кружатся у меня в голове, танцуя танго, вальс и джигу– Всякий раз, когда я думаю об этой девушке, мое сердце подпрыгивает, как кальмар. Кондуктор объявляет, что из-за приближения тайфуна движение поездов по всем направлениям отменяется вплоть до особого распоряжения – по меньшей мере до завтрашнего утра. Половина пассажиров стонет. Кондуктор добавляет, что движение автобусов и трамваев тоже может быть приостановлено. Другая половина стонет. Передо мной встает задача, решить которую нужно прямо сейчас, и любовь здесь бессильна. Дядя Толстосум живет за цепью холмов к северу от Кагосимы – пешком туда идти часа два. Я звоню ему, надеясь, что он заскочит за мной на машине, но линия занята. Лучше всего пойти в порт и найти ночлег в зале ожидания у причала, откуда отплывает паром. На автобусной стоянке мощные порывы ветра упражняются в кикбоксинге. Пальмы гудят от напряжения, флаги плещутся, картонные коробки удирают изо всех сил. Кругом никого, магазины закрываются раньше обычного. Завернув за угол, я выхожу на Портовый бульвар, где исполинской силы ветер едва не уносит меня в Нагасаки. Идти приходится согнувшись. Вулкан на острове Сакурадзима по-прежнему на месте, но сегодня вечером он выглядит как-то не так. В потемневшем море безумствуют волны. Пройдя сотню метров, я обнаруживаю, что влип – электронное табло сообщает, что весь портовый комплекс закрыт. Доехать до дома дяди Толстосума на такси? Неудобно: платить ведь придется ему. Остановиться в гостинице? Но тогда утром нечем будет платить за билет. Бедность иногда действительно достает. Просить пощады в полицейской будке – нет. Укрыться у входа в какой-нибудь зал игровых автоматов – нет, но возможно. В конце концов я решаю идти к дяде Толстосуму пешком – часам к девяти буду на месте. Я иду напрямик через школьный стадион, где девять лет назад я забил единственный за всю свою короткую карьеру гол. Мелкий гравий роится в воздухе и впивается мне в глаза. Я прохожу мимо железнодорожного вокзала и иду дальше по прибрежному шоссе, но ветер встречный, поэтому я продвигаюсь очень медленно. Машин нет. Я пытаюсь дозвониться до дяди Толстосума из телефонной будки, но, судя по всему, ни одна линия не работает. Мимо проносятся предметы, обычно не обладающие аэродинамическими свойствами,– автомобильные чехлы, ящики из-под пива, трехколесные велосипеды. Море грохочет, ветер воет, волны атакуют оборонительные укрепления и хлещут меня солеными брызгами. Я прохожу крытую автобусную остановку без крыши. Я подумываю о том, чтобы остановиться у какого-нибудь придорожного дома и попроситься переночевать в коридоре у входа. Прохожу дерево, в ствол которого врезалась крыша автобусной остановки. Потом слышу свиииииист. Инстинктивно пригибаюсь к земле, и мимо меня, подпрыгивая, проносится черный зверь – тракторная покрышка! Теперь я уже боюсь, что окончу свои дни, превратившись в придорожное месиво. За стеной вровень с глазами я вижу сад Исо-тэйэн. Меня приводили сюда на экскурсии, и я вспоминаю кирпичные домики с беседками – а что, если попробовать укрыться там? Я карабкаюсь на стену – ветер перебрасывает меня на другую сторону, и я приземляюсь на машущую ветками бугенвиллею. Тихий летний сад сейчас во власти демонических сил. Какая-то сумасшедшая женщина барабанит в какую-то дверь, снова и снова. Мне туда; я ползу бреду, плыву; летящие ветки жалят лицо. Вверх по крутому склону, и я достигаю временного укрытия. Пахнет компостом, брезентом, шпагатом – я попал в сарай для садовых инструментов. Щеколда сломана, но я подтягиваю мешок с землей и крепко подпираю дверь. Строение дрожит, но быть внутри все равно лучше, чем снаружи. Глаза привыкают к темноте. Целый арсенал лопат, совков, садовых вил, грабель. У одной из стен узкая перегородка, но сейчас слишком темно, чтобы заглядывать за нее. Во-первых, я собираю горшки и, насколько это в моих силах, исправляю ущерб, причиненный вторжением ветра. Во-вторых, устраиваю себе постель из того, что есть под рукой. В-третьих, допиваю бутылку зеленого чая, которую купил в Мияковсеравногде. В-четвертых, ложусь на свое ложе, слушаю, как тайфун бодает рогом старый сарай, и терзаюсь от беспокойства. В-пятых, я прекращаю беспокоиться и пытаюсь вычленить отдельные голоса в этом сумасшедшем ревущем хоре.
173 
