171 
– Даже я могла бы тебе это сказать.
– Я знаю, но я всегда думал о ней как о журнальном персонаже, который делает то-то и то-то, но который никогда ничего не чувствует. А сегодня я увидел в ней женщину, которой уже за сорок и у которой была не такая уж легкая жизнь, как расписывали якусимские сплетники. Когда она говорит, чувствуется, что ей можно верить. Не то что ее письмам. Она рассказала мне об алкоголизме, о том, что алкоголь может сделать с человеком. Не сваливая все на алкоголь, а просто как ученый, который исследует болезнь. А угадай, что я узнал про свою гитару? Оказывается, когда-то гитара принадлежала ей! Все эти годы я играл на ее гитаре и даже не знал, что она тоже умеет играть.
– А этот гостиничный магнат из Нагано там был?
– Он приезжает раз в две недели, на выходные, сегодня его не было. Но я обещал, что приеду еще раз, в следующую субботу.
– Здорово. Убедись, что у него благородные намерения. А как же твой настоящий отец?
– Это была одна из взрывоопасных тем. Может, как-нибудь в другой раз. Она спросила, понравилось ли мне в Токио и много ли у меня друзей. Я похвастался, что одна моя подруга – гениальная пианистка.
– Ну просто клуб для элиты. Где ты будешь ночевать?
– Доктор Судзуки предложила разложить футон где-нибудь в уголке, но я сяду на поезд до Кагосимы и остановлюсь у дяди.
– У дяди Толстосума, так? А завтра утром сядешь на паром до Якусимы и навестишь могилу своей сестры?
– Откуда ты знаешь?
По киноэкрану неба несется поток торопливых облаков.
– Я, знаешь ли, действительно слушаю тебя, когда ты рассказываешь про Андзю. И про свои сны. У меня идеальный слух.
***
Заскучавший горизонт широко зевает. Эта береговая полоса, что скрывается под водой при каждом приливе, тянется до самого моря Хюга-Нада к югу от пролива Бунго, куда плыл мой двоюродный дед в своем последнем путешествии на борту «1-333». Если бы существовал бинокль, достаточно мощный, чтобы поймать в фокус сороковые годы, мы могли бы помахать друг другу рукой. Может быть, он мне тоже приснится. Может быть, время и есть та сила, которая отводит каждому моменту реальности свое место, но сны не подчиняются его правилам. До меня доносится запах осенних фруктов.
– Боже, как тесен мир,– говорит госпожа Хурма.– Здравствуй, еще раз. Можно присесть?
– Конечно.– Я закидываю рюкзак на багажную полку.
Она садится осторожно, будто боится поставить себе синяк.
– Тебе понравилась моя хурма?
– Э-э, она была очень вкусной. Спасибо. А как вам мой сон?
– Бывали и получше.– Странная старуха вынимает свое вязанье.
– Можно спросить, что вы делаете со снами, которые, э-э, собираете?
– А что ты делаешь с хурмой?
– Я ее ем.
– Старухам тоже нужно чем-то питаться.
Я жду объяснения, но госпожа Хурма ничего не объясняет. Мимо проносятся атомная электростанция, фрегат на якоре, одинокий серфингист. Мне кажется, что вежливость обязывает поддержать разговор.
– Вы едете в Кагосиму?
– Просто в ту сторону.
– Собираетесь навестить родственников?
– Я еду на конференцию.
Я жду, что она скажет мне, на какую конференцию можно ехать, когда тебе восемьдесят один год,– по выращиванию фруктов? по рукоделию? – но она поглощена вязанием. Я думаю о распаде атомов.
– Вы как бы толкователь снов?
В ее глаза, которые совершенно лишены радужной оболочки, опасно долго смотреть.
– Моя младшая сестра, которая занимается деловыми вопросами, описывает нашу профессию словом «канализационщики».
Кажется, я ослышался:
– Канализационщик. Это ведь, э-э, в каком-то роде инженер?
Госпожа Хурма трясет головой в пароксизме легкого гнева:
– Говорила я сестре. Эта словесная путаница сбивает людей с толку. Раз мы ведьмы, говорила я ей, «ведьмы» – то самое слово, которым мы должны себя называть. Придется снова с ней скандалить. Это шарф для моей бабушки. Она изведет меня, если найдет в нем хоть один изъян.
– Извините, вы сказали, что вы – ведьма?
– Почти на пенсии, с тех пор, как мне исполнилось пятьсот. Я считаю, что нужно уступать дорогу молодым.
Или она меня очень умело разыгрывает, или совершенно сошла с ума.
– Никогда бы не подумал.
Она хмурит брови над своим вязаньем.
– Конечно нет. Твой мир освещен телевидением, унизан спутниками, запечатан молчанием. Сама мысль о каких-то женщинах, которые черпают жизненную энергию в снах, является, как ты сказал, совершенно безумной.
171 
