168 
– Мне очень не по себе оттого, что я это сделал.
Господин Аояма смотрит в свой бинокль.
– Газетам, что выйдут через пару дней, будет не по себе до невероятия. Взгляни. Искупление близко.– Господин Аояма указывает вниз.
Облака расползаются, как древние свитки,– и я вижу наш тайный пляж, прибрежную скалу и камень-кит. На камне-ките, ссутулившись в горестном одиночестве, сидит девочка. Андзю, конечно.
– Незаконченное дело, Миякэ.
– Я не понимаю.
– Поймешь.
Реактивный двигатель у меня за спиной сбивается с ритма и глохнет. Я вижу свою мать – лицо с обложки фильма ужасов,– но и она, и балкон девятого этажа со свистом исчезают в небе над Токио. Переворачиваюсь и вижу, как мне навстречу с предельной скоростью несется детская площадка, и вспоминаю, что, если я не проснусь, прежде чем ударюсь о землю, я…
***
Я просыпаюсь с криком «аааааа!» на заднем сиденье междугородного автобуса – его двери с шипением закрываются, и он трогается с места. Сажусь прямо и щурюсь от света. Да, это автобус. Морской Ангел предлагал поспрашивать дальнобойщиков в Китакюсю, не едет ли кто-нибудь на юг, в сторону Миядзаки, но мать ждет, что я приеду сразу после обеда. Я не хочу рисковать и опаздывать. Еще до того, как я уснул, рядом со мной на заднее сиденье села пожилая женщина. В руках у нее мелькают вязальные спицы, лицо круглое и щербатое, как луна, и мне кажется, что она увлекается ароматерапией, потому что я чувствую запах… какого-то растения, название которого не могу вспомнить. Своим загаром она напоминает блестящий на солнце апельсин. Между нами стоит корзина с хурмой. Не той водянистой хурмой, которую продают в Токио,– хурма, что лежит в ее корзине, может расти только в сказках. Это хурма, которая стоит риска навлечь на себя гнев сказочных колдунов. У меня текут слюнки – последние сутки я почти ничего не ел.
– Предлагаю обмен,– говорит госпожа Хурма.– Одну хурму за твой сон.
Мне неловко.
– Я что-нибудь бормотал?
Она не отрывает взгляда от петель своего вязанья.
– Я собираю сны.
И я рассказываю ей свой сон, не упоминая о том, что Андзю – моя сестра. Ее спицы стучат, как мечи, скрещенные на отдаленном холме.
– Вам меня не обсчитать, молодой человек. О чем вы умолчали?
И я признаюсь, что Андзю моя сестра-двойняшка. Госпожа Хурма на минутку задумывается.
– Когда она ушла, эта несчастная?
– Ушла откуда?
– С лицевой стороны, конечно же.
– С лицевой стороны…
– Жизни.
Нет, ее спицы стучат, как трость слепого.
– Девять лет назад. Как вы узнали?
– В четверг на Страстной неделе мне исполнится восемьдесят один.
Ее ли мысли витают где-то, мои ли где-то бредут. Она зевает. Маленькие, белые зубы. Я думаю о Кошке. Она спускает петлю.
– Сны – это берега, в которых океан сущностей обретает твердь формы. Пляжи, по которым «когда-нибудь-будет», «однажды-было» и «не-будет-никогда» могут прогуливаться среди «ныне-есть». Ты ведь считаешь, что я старуха, поседевшая от суеверий и, вероятно, законченная сумасшедшая.
Выразиться лучше я бы не смог.
– Конечно, я сумасшедшая. Иначе откуда бы мне знать все, что я знаю?
Я боюсь обидеть ее, поэтому спрашиваю, что, по ее мнению, означает мой сон. Она улыбается, обнажая зубы. Она знает, что я смотрю на нее свысока.
– Тебя разыскивают.
– Разыскивают? Кто?
– Я не даю бесплатных консультаций. Возьми свою хурму, мальчик.
После Токио Миядзаки кажется просто игрушечным. На автовокзале я иду в бюро информации для туристов, чтобы узнать, где клиника, в которой находится моя мать. Никто о ней даже не слышал, но, когда я показываю адрес, мне говорят, что нужно сесть на автобус до Кирисимы. Ближайший будет не раньше чем через час, поэтому я иду в туалет на вокзале, чищу зубы и усаживаюсь в зале ожидания, где пью сладкий холодный кофе из банки и наблюдаю за подъезжающими и отъезжающими автобусами и пассажирами. Мимо неторопливо проходят местные жители. Облака никуда не спешат, а в фонтанах под пальмами висят радуги. Отошедшая от дел собака с мутными глазами подходит ко мне и обнюхивает в знак приветствия. Женщина на сносях пытается удержать в повиновении выводок разбегающихся в разные стороны детишек-попрыгунчиков. Я вспоминаю про свою хурму – моя бабушка говорит, что беременные ни в коем случае не должны есть хурму,– и перочинным ножом срезаю с нее кожицу. Пальцы становятся липкими, но плод, блестящий, как жемчужина, просто великолепен. Я выплевываю блестящие косточки. Один из мальчиков научился свистеть, но пока только одну мелодию. Мать смотрит, как дети прыгают между пластмассовыми сиденьями. Интересно, где их отец. Когда они добираются до огнетушителя, она наконец делает замечание:
168 
