108 
У королевы это звучит как «ваша конура».
Мария говорит:
— Эти законы написаны против церкви. Мне удивительно, что милорды их принимают.
— Ты знаешь, — отвечает королева, — что кардинала Йоркского обвинили, согласно закону о превышении полномочий лицом духовного звания, в узурпации власти милорда твоего отца. Теперь мастер Кромвель и его друзья признали всех служителей церкви виновными в этом преступлении и требуют с них пеню в сто тысяч фунтов.
— Не пеню. Мы называем это благотворительным пожертвованием.
— Я называю это вымогательством. — Она поворачивается к дочери. — Если ты спрашиваешь, почему церковь не защищают, я отвечу, что в этой стране есть знатные люди, — (Суффолк, имеет в виду она, Норфолк), — которые намерены сокрушить могущество церкви, дабы впредь ни один священник — так они говорят — не забрал себе столько власти, сколько наш покойный легат. Что нам не нужен новый Вулси, я согласна. А вот нападок на епископов не потерплю. Вулси был моим врагом. Но это не меняет моих чувств к матери-церкви.
Он думает: Вулси был мне отцом и другом. Но это не меняет моих чувств к матери-церкви.
— Вы и спикер Одли сговариваетесь при свечах. — Королева упоминает спикера так, словно говорит «ваш кухонный мальчишка». — А когда наступает утро, вы подбиваете короля объявить себя главой английской церкви.
— В то время как, — подхватывает девочка, — здесь, так и в любом другом месте, глава церкви — римский первосвященник, и от престола Святого Петра исходит законность всякой монархии.
— Леди Мария, может, вы сядете? — Он ловит принцессу в тот самый миг, когда ее колени подгибаются, и усаживает на табурет, добавляя: «Это из-за жары», — чтобы она не смутилась. Принцесса поднимает лицо, и в серых близоруких глазах мелькает благодарность; в следующий миг оно вновь каменно-неприступное, как стена осажденного города.
— Вы сказали «подбиваете», — говорит он Екатерине, — однако вашему величеству лучше других известно, что короля невозможно уломать.
— Однако его можно улестить. — Она поворачивается к Марии, схватившейся руками за живот. — Итак, милорд твой отец провозглашен главой английской церкви, а дабы успокоить совесть епископов, добавлена формулировка: «насколько дозволяет закон Христов».
— И что это значит? — спрашивает Мария. — Ничего.
— Ваше величество, это означает все.
— Да. Это очень умно.
— Умоляю вас взглянуть иначе: король определил полномочия, которыми, согласно древним прецедентам…
— …выдуманным в прошлом месяце…
— …обладал и ранее.
Лоб Марии под жестким чепцом блестит от пота. Она говорит:
— То, что определено, можно переопределить, верно?
— О да, — подхватывает ее мать, — и переопределить в пользу церкви — если я покорюсь его желаниям и откажусь от звания супруги и королевы.
Принцесса права, думает он. Тут вполне можно поторговаться.
— В законе нет ничего неотменимого.
— И вы ждете, что я выложу на стол переговоров. — Королева протягивает руки — маленькие, пухлые, короткопалые — показывая, что они пусты. — Только епископ Фишер меня защищает. Только он постоянен. Только ему хватает мужества говорить правду: в палате общин заседают безбожники. — Она со вздохом опускает руки. — А кто убедил моего супруга уехать, не попрощавшись? Раньше он так не поступал. Никогда.
— Он намерен несколько дней поохотиться в Чертей.
— С ней, — говорит Мария, — наедине с этой особой.
— Затем его величество посетит лорда Сандиса в Гилфорде, чтобы посмотреть новую галерею. — Кромвель говорит спокойно, умиротворяюще, почти как кардинал — может быть, даже слишком? — Дальше, чуть позже или раньше, в зависимости от погоды и охоты, он поедет к Уильяму Полету в Бейзинг.
— Когда я должна к нему присоединиться?
— С Божьей помощью король вернется через две недели.
— Две недели, — повторяет Мария. — Наедине с этой особой.
— За этот срок, мадам, вам следует переехать в другой дворец. Король выбрал Мор, в Хертфордшире, очень, как вам известно, удобный.
— Учитывая, что это дом кардинала, я ничуть не сомневаюсь в его пышности, — вставляет Мария.
Мои дочери, думает он, никогда бы не позволили себе говорить в таком тоне, вслух же произносит:
— Принцесса, вы могли бы из милосердия не злословить человека, который не сделал вам ничего дурного?
108 
