Кромвель закусывает губу, чтобы не выпалить: да потому что вам уже сорок, пора бы и повзрослеть! Сколько раз вы разыгрывали истории об Артуре — сколько было пышных спектаклей и пантомим, сколько бездельников с бумажными щитами и деревянными мечами!
— Потому что время пришло. Потому что вам пора становиться истинным правителем, единственным и верховным главой государства. Спросите леди Анну. Она скажет вам то же.
— Она говорит, — признается король. — Говорит, довольно кланяться Риму.
— А если во сне к вам явится отец, отнеситесь к этому так же. Скажите себе: он пришел придать мне новых сил, укрепить мою руку. Ни один отец не захочет, чтобы сын уступил ему в могуществе.
На лице Генриха медленно проступает улыбка. Прочь от снов, ночных страхов, могильных червей. Генрих встает. Его лицо сияет. Свет камина падает на шлафрок, глубокие складки загораются коричневатым и желтым — цветами земли и глины.
— Кажется, я понял. И знал, за кем посылать. — Король оборачивается и говорит в темноту. — Гарри Норрис! Который час? Четыре? Велите моему капеллану облачаться к мессе.
— Мессу могу отслужить я, — предлагает доктор Кранмер, но Генрих качает головой.
— Нет, вы устали. Я поднял вас среди ночи, джентльмены.
Так прост, так властен. Их выставляют. Они молча шагают мимо охраны, к своим, за ними тенью следует Брертон. Наконец доктор Кранмер замечает:
— Ловко сработано.
Кромвель оборачивается. Хочет, но не смеет рассмеяться.
— Ловко. «Если во сне к вам явится отец…». Вижу, вам не по нраву вскакивать с постели ни свет ни заря.
— Мои домашние перепугались.
Теперь доктор смущен, словно позволил себе лишнего.
— Разумеется, — бормочет он. — Я не женат и забываю о таких вещах.
— Я тоже не женат.
— Да, я забыл.
— Вам пришлись не по нраву мои слова?
— В любом случае это было превосходно разыграно. Словно вы все продумали заранее.
— Но как?
— Вы правы, вы удивительно находчивы. И все же… ибо Евангелие…
— Я считаю, что сегодня ночью мы славно потрудились ради Евангелия.
— Хотелось бы знать, — говорит Кранмер, обращаясь больше к самому себе, — что для вас Евангелие. Книга с чистыми листами, на которых Томас Кромвель запечатлевает свои желания?
Он останавливается. Кладет руку на плечо богослову и говорит:
— Доктор Кранмер, посмотрите на меня. Поверьте мне. Я искренен. Разве я виноват, что Господь наделил меня такой злодейской физиономией? Должно быть, у Него были на то свои резоны.
— Не смею судить, — улыбается Кранмер. — Впрочем, Он определенно придал вашему лицу выражение, способное смутить ваших врагов. И это пожатие — когда вы схватили короля за руку, я вздрогнул. И Генрих тоже почувствовал. — Кранмер кивает. — Вы — человек редкой силы духа.
Священникам не привыкать выносить приговор, оценивать: достоин, недостоин. Доктор Кранмер, как любая гадалка, не сообщил ему ничего нового.
— Идемте, — говорит богослов, — ваши мальчики вас заждались.
Рейф, Грегори, Ричард обступают его: что случилось?
— Королю приснился сон.
— Сон? — потрясенно переспрашивает Рейф. — Он поднял нас с постели среди ночи из-за сна?
— Поверьте, — замечает Брертон, — ему довольно и меньшего повода.
— Мы с доктором Кранмером согласились, что королевские сны — не чета снам обычных людей.
— Это был дурной сон?
— Вначале, но не теперь.
Они таращатся на него, не понимая; все, кроме Грегори.
— В детстве мне снились бесы, мне казалось, они прячутся под кроватью, но ты сказал, что этого никак не может быть, потому что бесы не живут по эту сторону реки, а стражники ни за что не пустят их через Лондонский мост.
— Выходит, ты боишься переходить через мост к Саутуорку? — спрашивает Рейф.
Грегори:
— Саутуорк? Что за Саутуорк?
— Знаете, иногда, — замечает Рейф тоном строгого наставника, — мне кажется, я вижу в Грегори проблеск чего-то, такой крошечный, почти незаметный.
— Тебе бы только издеваться! Борода вон выросла, а все туда же!
— Какая ж это борода? Жалкая рыжая щетина, позор брадобрею.
Мальчики пихаются, не зная, как выразить охватившее их облегчение.
— А мы решили, что король бросил вас в подземелье, — говорит Грегори.
— Ваши дети вас любят, — кивает Кранмер, довольный, благодушный.