Особенно,... 
242 
— Душа моя, сразу же, как только этот варнак появится в столице, уговори его на свидание со мной и Степаном. За это ты получишь от меня карточки на сахар. Я отрежу тебе столько карточек, что твоя сладкая жизнь будет продолжаться до полной и окончательной победы над оголтелым германским милитаризмом!
Червинская получила от него карточки на сахар и, когда дома развернула их, громадный лист накрыл весь стол, будто нарядная скатерть, — Антоний заботился о своей Клеопатре.
* * *
Мотор подан. Сели и поехали. Был вечер. Побирушка назвал шоферу свой адрес: Фонтанка, дом ј 54… Белецкий спросил:
— У тебя новый адрес? Ты ведь жил на Троицкой.
— Вышибли! Хозяйка дома, княгиня Гагарина, с полицией меня выселяла.
Говорила, что не потерпит, и все такое прочее…
Хвостов, подняв воротник пальто, сумрачно оглядывал темные улицы столицы, с шорохом убегавшие под колеса автомобиля.
— Не завернуть ли к Елисееву? — сказал он. Выехали на Невский.
Побывали у самого Елисеева.
— Нам нужно бы вина… побольше.
— Сухой закон. Помилуйте, какое уж тут вино.
Хвостов с Белецким сказали, что им можно продать: один министр внутренних дел, другой — товарищ министра внутренних дел и этим признанием только напугали владельца магазина: «Что вы! Я законы империи соблюдаю свято…»
Вышли на улицу. У входа в магазин, в подворотне, мальчишки торговали соблазнительным денатуратом — чистым, как слезы невинного младенца. Министр понюхал из одной бутылки, сказал Степану:
— Я бы и ханжу выпил! Пьют же люди, и ничего… Да ведь эта скотина Распутин не станет — ему мадеры подавай, барину! Побирушка разругал министра и товарища министра:
— Кто ж так делает? Это надо с черного хода… Дожидались его в автомобиле. Хвостов спросил:
— Достанет ли он? Трепач страшный! Белецкий в потемках что-то страстно нюхал.
— Побирушка? Эге… Раскаленную печку голыми руками вынесет и даже не обожжется. Вы его еще не знаете, но скоро узнаете. Князь уже тащил корзину с вином и фруктами.
— Едем. Расходы прошу оплатить по счету.
— Ладно. Садись. За эмвэдэ не пропадет…
Приехали. Червинская уже была здесь.
— Сейчас от Кюба принесут уху, — сообщила она.
— Это любимое блюдо Распутина? — спросил Хвостов.
— У него не поймешь… Свинья все сожрет! Червинская недавно окончательно порвала отношения с Сухомлиновыми и заодно с Побирушкой копала под бывшим министром глубокую яму (именно от них общество столицы насыщалось сплетнями о мнимой измене Сухомлинова). Раздался звонок — лакей доставил от Кюба горячую уху. Не успели с ним расквитаться, как ввалился и Распутин… Белецкий вспоминал, что не только он, но «даже Андронников и Червинская были поражены некоторою в нем переменою: в нем не было более апломба и уверенности в себе». Это объяснялось одним: Распутин был угнетен, что не он, а Побирушка провел Хвостова в министры… Расселись. Червинская, как хозяйка, стала черпать из золоченой «тюрины» ароматную уху. Надо было разрядить обстановку, и Хвостов отказался есть:
— Пока отец Григорий не благословит… Распутин, входя в роль, широким мановением руки перекрестил уху и тарелки с закусками. Отдельно осенил все бутылки.
— Позволь? — сказал Хвостов, берясь за мадеру.
— Лей, — отвечал Распутин, потом обернулся к Побирушке.
— Не князь, а мразь! Што ты у меня под ногами-то выкручиваешься?
— Тихо, тихо, не шуметь, — вступилась Червинская. Побирушка повел себя неглупо:
— Чего ты орешь? Смотри, встретили честь честью. Алексей Николаич и Степан Петрович едят уху, которую ты благословил. Мы старались, к Елисееву заезжали, чтобы тебе же мадера была…
Все так, и Распутин взялся за ложку, ворча:
— Ладно. Каша сварена. Хоша и без меня… Хвостов умело вошел в разговор:
— Григорий Ефимыч, мы собрались здесь не для того, чтобы лаяться, а чтобы раз и навсегда договориться о нашей совместной работе. Твои советы и поддержка твоя окажут, безусловно, самое благотворное влияние на исход грядущих событий…
Распутин поздравил Хвостова, но с упреком:
— Ты бы уже тогда, при убивстве Столыпина, мог бы в министерах бегать, да прошлепал. Надо было меня еще в Нижнем Новгороде кормить. Я к тебе тады с перепою пришел, а ты…
Белецкий не дал ему излить былые обиды:
— Уха отличная! Григорий Ефимыч, заверяю тебя, что охрана твоя в надежных руках. За это ты не волнуйся.
— Мне твои сыщики осточертели, — отвечал Распутин. — Бывало, в нужник на улице забежишь, так они и тамо подглядывают. Не дадут посидеть с полным уважением.
242 
