— Я предпочитаю не знать до конца всех крайне осложненных мотивов, которыми руководствуется мой государь, — ответил Сазонов, ловко ускользая от прямого ответа.
Палеолог тут же получил приглашение на обед от княгини Палей, морганатической супруги великого князя Павла Александровича, родного дяди царя. В разговоре с послом по телефону женщина особо отметила, что предстоит нужная беседа… За обеденным столом Палеолог увидел великого князя Дмитрия Павловича (пасынка княгини Палей), здесь же была и Вырубова, хлебавшая ложкой суп с зеленью, возле ее стула был прислонен костыль. Когда подали кофе, Вырубова (она приходилась родней хозяйке дома) немедленно залучила посла Франции в соседнюю комнату.
— Вы, наверное, знаете о решении государя стать во главе армии? — Палеолог молчал (чтобы не выдать Сазонова), и она сама решила помочь ему. — Его величество, — сказала Анютка, — сам же и попросил меня узнать ваше мнение об этом.
— Решение его величества окончательно?
— Да.
— Тогда мои возражения окажутся запоздалыми…
По глазам Вырубовой посол заметил, что она, напрягшись, пытается дословно запомнить его последнюю фразу. Потом к Палеологу подсел Дмитрий Павлович, еще молодой офицер, похожий на необстрелянного юнкера, в узком мундире, с толстой сигарой меж длинных бледных пальцев. Он сразу заговорил — с напором:
— Я только что из Ставки… с экстренным поездом. Был у царя, чтобы отговорить его от этой неумной бравады. Последствия могут быть роковыми. Не только для него, но и для всей России! Мы все погибнем. Это не царь! Это не он придумал! Видели эту калеку Вырубову? Это она с царицей, это царица с Гришкой — это они заставили царя решиться на захват Ставки… Им все мало!
Хотят влезть и в дела фронтов, которые трещат. Я знаю, что именно эти злобные люди будут творить судьбы войны… даже там, в Ставке! Этот чалдон!
Этот варнак! Эта скотина… Вешать!
Палеолог дал юноше выговориться. Мачеха молодого Дмитрия, княгиня Палей, в гостиной потом тихо спросила посла:
— Каковы ваши заключения?
— Мистицизм заменил императору государственный разум, и отныне уже ничего нельзя в русской жизни предвидеть заранее…
Дмитрий Павлович провожал Палеолога до самого вестибюля, где мраморный пол был выстелен шкурами белых медведей, где в руках темно-зелено-бронзовых наяд горели трепетные светильники.
— Я так любил дядю Колю, — говорил он послу, — я так любил и тетю Алису. Но вот я вырос, уже не мальчик. Конфеты и апельсины значения теперь не имеют. Озираюсь и вижу мрак… Что творится? Распутин всех нас толкает в пропасть. Неужели дядя Коля сам не понимает, что возникло дикое положение.
Уже не собака вертит хвостом, а сам хвост крутит собаку во все стороны…
Палеолог приник к молодому человеку и сказал:
— Не пойму, почему с ним так долго возятся? В вашей стране убивали не только министров, но даже царей, и… И почему-то никак не могут избавиться от одного мужика! В чем дело?
Дмитрий Павлович ответил послу Франции:
— Об этом упущении нам следует подумать… Палеолог пожал руку будущему убийце. В этом году придворный поэт Мятлев писал обличительно:
- Мы не скорбим от поражений
- И не ликуем от побед.
- Источник наших настроений
- — дадут нам водки или нет?
- Зачем нам шумные победы?
- Нам нужен мир и тишина,
- Интрига, сплетни и обеды
- С приправой женщин и вина.
- Нам надо знать, кто будет завтра
- Министром тех иль этих дел,
- Кто с кем уехал из театра?
- Кто у Кюба к кому подсел?
- Не надо ль нового святого?
- Распутин в милости иль нет?
- И как Кшесинская — здорова?
- А у Донона как обед?
- Ах, если б нас из цеппелина
- Скорее немец бы огрел!
8. КЕСАРЮ — КЕСАРЕВО
Блуждали слухи, будто Горемыкина хотят заместить Родзянко, но премьер оставался невозмутим: его карьера покоилась на прочном картофельном фундаменте — мадам Горемыкина неустанно выпекала для Гришки картошку в разных видах, а после выпивки, как известно, нет ничего лучше закусить селедочкой с горячей картошкой. Так что с этого фланга напасть на него не посмеют. Не знаю, хотел ли Родзянко стать премьером (может, и хотел), но сейчас он развил бурную деятельность, чтобы помешать царю стать во главе армии. Его дальняя родственница, княгиня Зина Юсупова, отбыла в Киев, где с императрицей Гневной они пытались сообща воздействовать на Николая II, дабы кесарь не мешался во фронтовые дела. Вообще в практике дома Романовых не было принято, чтобы царь вставал во главе вооруженных сил.