228 
Совершенно не понимаю — как жить дальше?
* * *
На пост военного министра заступил генерал А. А. Поливанов, не скрывавший от царя, что будет работать в контакте с общественностью.
Полетел и министр юстиции Щегловитов (Ванька Каин); Николай II долго колебался, но все же выбросил из Синода и Саблера, назначив на его место культурного москвича Самарина.
— Распутина не потерплю! — твердо объявил Самарин…
Читать письма царицы за это время — одно удовольствие: видно, как она корчится от ярости, клевеща, запугивая мужа гибелью, ссылаясь на пророчества «нашего Друга». Лишь в конце июня Николай II вернулся в резиденцию, где на него обрушилась горячая лава истерик, воплей, слез и причитаний:
— Ники, что ты наделал? Ты разломал свой титул на куски и расшвырял эти куски по сторонам… Почему Поливанов? Где ты откопал дурака Самарина?
Они же тебя погубят… Разве эти люди, идущие против Григория, способны принести успокоение? Теперь жди, что все покатится кувырком… Тебе совсем не жаль меня!
Полиция докладывала Белецкому, что Распутин начал ходить озираясь, незнакомых сторонился, а филерам он жаловался, что теперь его обязательно ухлопают, укокошат, придавят, отравят, погубят, изведут, зарежут и прочее.
Страх был велик… В эти дни Горемыкин (даже Горемыкин!) решился высказать прямо в глаза императрице, что в народе зреет недовольство, что в окопах солдаты и офицеры открыто матерят лично ее и Распутина, на что Алиса отвечала премьеру империи короткою русской фразою:
— А нам наплевать!
7. МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
Как писать о Распутине, если цензура не разрешает? Русский читатель отлично постиг эзоповский язык и потому данные о дурной погоде воспринимал с политическим оттенком:
Дождь. Ненастье. Лужица.
Где же тут распутица?..
Наконец, была еще одна доходчивая форма изложения. Например, в газетах сказано: «Вчера жилец дома ј 64 по Гороховой улице опять скандалил пьяный. Постовому городовому он дал сначала в лицо, а потом дал 5 руб., чтобы тот не жаловался… Редакция спрашивает: можно ли терпеть дальше?»
Редактора тащили к цензору.
— Вот этот жилец на Гороховой… кто это?
— Да есть там один. Неисправимый забулдыга.
— А вы конкретнее… на кого намекаете?
— Известно на кого — на чиновника Благовещенского.
Проверили по адресной книге — точно: Благовещенский жил как раз на той площадке лестницы, на какой была и квартира Распутина. Был ли чиновник пьян «вчера» — это уж дело десятое… Сменивший Маклакова князь Щербатов (по наивности или нарочно?) открыл клапан того котла, в котором яростно бурлил кипяток возмущения против Распутина, — струя грязного пара со свистом вырвалась в атмосферу. Поход против Гришки начали «Биржевые Ведомости», другие газеты подхватили лакомую тему, и царица теперь читала документальные рассказы о кражах Распутина, о разврате его и хлыстовстве, о взяткобрании и прочих милых утехах.
— Прогони Щербатова! — взывала она к мужу.
Николай II не раз авторитетно расписывался в своем безволии, часто даже подчеркивая это свойство своего характера. Но бывали моменты, когда он буквально сатанел от изобилия поправок, вносимых в его решения Распутиным и всем этим «бабьем».
— Не забывай, — напомнил он жене, — что наш друг может говорить что хочет, но ответственность несу только я. А я не в силах взять Щербатова и тут же его выгнать…
Щербатов откровенно скучал по лошадям, не представляя, что ему свершить в МВД, но вскоре нашел себе дело — в тридцать четыре часа, без предварительной подготовки, со службы полетели вверх тормашками все губернаторы и чинодралы с немецкими фамилиями. Вой стоял по империи страшный… А Распутин, потеряв голову от страха, курсировал теперь между Тюменью и Петербургом: слабость цензуры припекала его так, будто Щербатов посадил его на раскаленную конфорку. Царю он переслал свою гребенку, и Алиса наказала мужу, чтобы перед принятием важных решений не забывал ею расчесываться. По настоянию царицы Горемыкин устроил нагоняй Поливанову.
— Почему в печать просачиваются суждения противоправительственного характера? — брюзжаще вопросил он.
— Ничего подобного, — отвечал военный министр.
— А клевета на Григория Ефимыча?
— Впервые слышу, что Распутин — наше правительство… Горемыкин и сам почувствовал неудобство.
— Алексей Андреич, я не знаю, кто там и что там… Я лишь передал вам высочайшую волю, а дальше — сами разбирайтесь.
228 
