60 
Повел плечами, но ничего не ощутил, словно ему в спину вкололи дозу обезболивающего.
– Вам придется лечь, – Ястребов указал на широкий кожаный диван.
Антон лежал на животе, подложив руки под голову.
– Вы что-нибудь ощущаете? – Антон почувствовал легкое приятное покалывание в спине. Ястребов водил над ним ладонями. Теплая волна передавалась от них телу. Не прикасаясь к гостю, хозяин словно ощупывал его. – А теперь сядь, – перешел на «ты» Ястребов, произошло это абсолютно спокойно, без напряжения. Хозяин смотрел прямо в глаза гостю, Антон даже боялся моргнуть, боялся разрушить ниточку, возникшую между ними.
Илья взмахнул ладонью, пронеся ее между собой и Антоном. Отпрянул.
– Жди, – голос звучал уже властно.
О Полуянове хозяин на время забыл. Он разжег огонь в камине и принялся что-то сливать в толстую белую керамическую чашку.
Беззвучно шептал. Огонь занялся, быстро вскарабкался по сухим дровам, и пламя загудело в дымоходе.
– Все время смотри в огонь, – проговорил Ястребов, не оборачиваясь.
Чашку Ястребов грел в руках, а затем несколько капель слил в огонь. Они вспыхнули, как бензин, ярко и весело.
Рука с чашкой оказалась перед лицом Полуянова:
– Выпей до последней капли.
Теплый край коснулся губ Антона. Он судорожно глотнул, ощутив на языке непривычные горечь и жжение.
– До последней капли, – голос впивался в уши, заставляя выполнять приказание.
Когда последняя горькая капля стекла в рот, глаза Полуянова широко открылись и замерли.
Он чувствовал, что не может пошевелить ни пальцем, ни головой, он весь одеревенел, но в то же время продолжал слышать, видеть. Глаза Ястребова сузились. Он, не глядя, отставил чашку на стол и уложил Антона на диван, пальцами, как покойнику, закрыл ему веки.
– А теперь я должен услышать все твои мысли. Не бойся, я их услышу, а ты все забудешь.
Антон даже не знал, говорил он или молчал, но чувствовал, что его понимают и слышат. Когда он не находил слов, то просто вызывал в мыслях образ, видение. Это тоже был рассказ. Его тело перестало иметь вес, затем Антону показалось, что какая-то сила вдавливает его в кожаный диван, хотя сам он стремится взлететь.
– Мне тяжело, – прошептал он. – Мне очень тяжело.
– Это жернов, – то ли услышал, то ли подумал он и ощутил, как тяжелый камень медленно поднимается, освобождая грудь.
И тут вспыхнул свет, нездешний, потусторонний, синеватый.
– В огонь смотри, в огонь.
Он увидел огонь, увидел сквозь закрытые веки и сам стал огнем. Ему показалось, что он – металлическая печь буржуйка, в которой бушует пламя. Огонь выедал его изнутри, опустошал, и только тонкая скорлупка оставалась от тела.
И тут Полуянов ощутил превращение. Он уже перестал быть собой, кто-то поселился в нем враждебный, парализующий волю. Огонь утих, и только густой дым плавал внутри оболочки. Затем и он рассеялся. Все существо сделалось прозрачным, как из стекла. Никогда ничего подобного Антону испытывать не приходилось.
И тут, как картинки на экране детского фильмоскопа, стали мелькать сцены из его жизни: офис, секретарша Нина, разговор со строителями, пожарная инспекция, ссора с женой, чучело в недостроенном «Паркинге», шелест денег в пальцах. Они проносились, почти не задерживаясь, без переживаний. Он смотрел на свою жизнь как на чужую.
Неожиданно картинка задержалась. Дачный коттедж, стол с выпивкой и закуской, и он, Антон Полуянов, сидит вместе с друзьями. Он говорил, брал рюмку, отвечал на вопросы. Но это был не он, за него действовал кто-то чужой. Само же естество Полуянова не участвовало в этом процессе, он оставался сторонним наблюдателем. Никто из друзей не ощущал подмены, ему улыбались, хлопали по плечу, шутили. Он увидел лицо Сергея Краснова, подвыпившего и беззвучно шевелившего губами. Читая по губам, Антон догадывался, о чем идет речь. Краснов рассказывал о своей жене.
Тут картинка сменилась. Марина садится в машину, улыбается ему. Она кладет руки на плечи. Антону хотелось крикнуть: «Это не я!»
Но язык не слушался. Им продолжал управлять проникший в его разум то ли человек, то ли дух.
Он даже не чувствовал прикосновений, за него наслаждался другой. Ему доставалось все – и вкус, и запах, и тепло ладоней и прикосновение губ.
– Ты хочешь этого? – впился в сознание почти лишенный смысла вопрос.
– Чего? – хотелось спросить Антону. – Чего я должен хотеть?
60 
