Особенно,... 
81 
Это недовольство не вышло бы за рамки обычного ворчания, если бы Адамберг вел себя по-человечески. Но уже назавтра после знаменитого совещания Трех Дев комиссар лег на дно, сухо и скучно отдавал приказы и носу не казал в Зал соборов, как будто поток его идей внезапно сковало толстым слоем льда. Мятеж вернул на повестку дня спор между позитивистами и витателями в облаках, причем число последних неуклонно сокращалось по мере возрастания ледяной отрешенности Адамберга.
За два дня до этого яростный спор разбросал противников еще дальше друг от друга — вопрос был в том, надо ли уже наконец послать к черту все эти проклятые мощи и прочую дрянь. Меркаде, Керноркян, Морель, Ламар, Гардон и, само собой, Эсталер стояли плотными рядами за комиссара, которого, похоже, совсем не занимал неминуемый мятеж подчиненных. Властолюбивый Данглар делал хорошую мину при плохой игре, хотя он первым усомнился в теории Адамберга. Но столкнувшись с фрондой, он бы лучше дал разрубить себя на куски, чем признался в своих сомнениях. Он пылко защищал толкование «De reliquis», ни на йоту в него не веря. Вейренк никакой позиции не занимал, довольствуясь исполнением возложенных на него задач, и старался не привлекать к себе внимания. На следующий же день после совещания Трех Дев комиссар внезапно объявил ему войну, и Вейренк понятия не имел почему.
Как ни странно, Ретанкур, одна из самых убежденных позитивисток Конторы, оставалась в стороне от баталий и напоминала умудренного опытом воспитателя, который продолжает работать в суматошном школьном дворе. Задумчивая, молчаливее обычного, она, казалось, погрузилась в одной ей ведомые проблемы. Сегодня она вообще не появилась на службе. Обеспокоенный этим загадочным поведением, Данглар допросил Эсталера, слывшего лучшим специалистом по богине-многостаночнице.
— Она перерабатывает всю свою энергию целиком, — поставил диагноз Эсталер. — И нам даже крох не достается, разве что коту перепадает.
— И во что она ее преобразует, по-вашему?
— Это не касается ни семьи, ни бумаг, ни физического состояния. Ни техники, — перебирал Эсталер, пытаясь действовать методом исключения. — Думаю, это, как сказать…
Эсталер ткнул себя в лоб.
— Интеллектуального плана, — предположил Данглар.
— Да, — подтвердил Эсталер. — Она размышляет. Что-то ее заинтриговало.
На самом деле Адамберг прекрасно чувствовал, какая обстановка создалась в Конторе, и пытался ее контролировать. Но его так потрясла прослушка Вейренка, что ему никак не удавалось восстановить душевное равновесие. Тем более что он все равно не узнал ничего нового ни о войне двух долин, ни о смерти Фернана и Толстого Жоржа. Вейренк звонил исключительно родственникам и подружкам и никак не комментировал свою жизнь в Конторе. Зато пару раз Адамберг имел счастье слышать в прямом эфире совокупление Вейренк-Камилла. Он вышел из этого испытания раздавленный грузом их тел, раненный бесстыдством происходящего только потому, что он тут был ни при чем. Любовь Вейренка и Камиллы и невозможность управлять ситуацией бесили его. Его не было в той комнате, их пространство не принадлежало ему. Он проник туда как взломщик и должен был уйти. Но ярость постепенно начала уступать место горечи оттого, что тот недоступный мир принадлежал только Камилле и никакого отношения к нему не имел. Ему оставалось лишь покорно и позорно уйти восвояси, постепенно избавляясь от бремени воспоминаний. Долго шел он мимо кричащих чаек, пытаясь убедить себя, что пора уже снять осаду и не добиваться надуманной цели.
Взбодрившись, словно лихорадка наконец отпустила его, Адамберг вошел в Зал соборов и посмотрел на карту, над которой трудился Жюстен. Стоило ему появиться, как Вейренк встал в оборонительную стойку.
— Двадцать девять, — Адамберг подсчитал красные булавки.
— Мы не справимся, — сказал Данглар. — Надо ввести еще один параметр, чтобы ограничить круг поисков.
— Образ жизни, — предложил Морель. — Живущие с родственниками, братьями или тетками менее доступны для убийцы.
— Нет, — сказал Данглар. — Элизабет убили по дороге на работу.
— Что у нас с деревом креста? — спросил Адамберг слабым голосом, словно его неделю мучил кашель.
— В Верхней Нормандии ничего не нашли. Краж за интересующий нас период не отмечено. Последний раз перепродавали мощи святого Деметрия Фессалоникийского, пятьдесят четыре года назад.
81 
