197 
– Какие события? О чем вы говорите? – спросила дама. Ее грудь то вздымалась, то опускалась.
– Об испуге д'Эпернона и о том, как были взяты под стражу лотарингские дворяне.
– Как! Лотарингские дворяне взяты под стражу?
– Да, человек двадцать; они не вовремя оказались на дороге в Венсен.
– Которая также ведет в Суассон, где, так мне кажется, гарнизоном командует герцог Гиз. Ах, верно, господин Эрнотон, вы, конечно, могли бы сказать мне, почему этих дворян заключили под стражу, ведь вы состоите при дворе!
– Я? При дворе?
– Несомненно!
– Вы в этом уверены, сударыня?
– Разумеется! Чтобы разыскать вас, мне пришлось собирать сведения, наводить справки. Но, ради бога, бросьте наконец ваши увертки, у вас несносная привычка отвечать на вопрос – вопросом; какие же последствия имела эта стычка?
– Решительно никаких, сударыня, во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
– Так почему же вы думали, что я стану говорить о событии, не имевшем никаких последствий?
– Я в этом ошибся, сударыня, как и во всем остальном, и признаю свою ошибку.
– Вот как, сударь? Да откуда же вы родом?
– Из Ажана.
– Как, сударь, вы гасконец? Ведь Ажан как будто в Гаскони?
– Вроде того.
– Вы гасконец, и вы не настолько тщеславны, чтобы, просто-напросто предположить, что, увидев вас в день казни Сальседа у ворот Сент-Антуан, я заметила вашу благородную осанку?
Эрнотон смутился, краска бросилась ему в лицо. Дама с невозмутимым видом продолжала:
– Что, однажды встретившись с вами на улице, я сочла вас красавцем…
Эрнотон багрово покраснел.
– Что, наконец, когда вы пришли ко мне с поручением от моего брата, герцога Майенского, вы мне чрезвычайно понравились?
– Сударыня, сударыня, я этого не думаю, сохрани боже!
– Напрасно, – сказала дама, впервые обернувшись к Эрнотону и вперив в него глаза, сверкавшие под маской, меж тем как он с восхищением глядел на ее стройный стан, пленительные округлые очертания которого красиво обрисовывались на бархатных подушках.
Умоляюще сложив руки, Эрнотон воскликнул:
– Сударыня! Сударыня! Неужели вы насмехаетесь надо мной?
– Нисколько, – ответила она все так же непринужденно, – я говорю, что вы мне понравились, и это правда!
– Боже мой!
– А вы сами разве не осмелились сказать мне, что вы меня любите?
– Но ведь когда я сказал вам это, сударыня, я не знал, кто вы; а сейчас, когда мне это известно, я смиренно прошу у вас прощения.
– Ну вот, теперь он совсем спятил, – с раздражением в голосе прошептала дама. – Оставайтесь самим собой, сударь, говорите то, что вы думаете, или вы заставите меня пожалеть о том, что я пришла сюда.
Эрнотон опустился на колени.
– Говорите, сударыня, говорите, – молвил он, – дайте мне убедиться, что все это – не игра, и тогда я, быть может, осмелюсь наконец ответить вам.
– Хорошо. Вот какие у меня намерения в отношении вас, – сказала дама, отстраняя Эрнотона и симметрично располагая пышные складки своего платья. – Вы мне нравитесь, но я еще не знаю вас. Я не имею привычки противиться своим прихотям, но я не столь безрассудна, чтобы совершать ошибки. Будь вы ровней мне, я принимала бы вас у себя и изучила бы основательно, прежде чем вы хотя бы смутно догадались бы о моих замыслах. Но это невозможно; вот почему мне пришлось действовать иначе и ускорить свидание. Теперь вы знаете, на что вы можете надеяться. Старайтесь стать достойным меня, вот все, что я вам посоветую.
Эрнотон начал было рассыпаться в изъявлениях чувств, но дама прервала его, сказав небрежным тоном:
– О, прошу вас, господин де Карменж, поменьше жару, – не стоит тратить его зря. Быть может, при первой нашей встрече всего только ваше имя поразило мой слух и понравилось мне. Я все-таки уверена, что с моей стороны – это не более чем каприз, который недолго продлится. Не вообразите, однако, что вы слишком далеки от совершенства, и не отчаивайтесь. Я не выношу людей, олицетворяющих собой совершенство. Но – ах! – зато я обожаю людей, беззаветно преданных. Разрешаю вам твердо запомнить это, прекрасный кавалер!
Эрнотон терял самообладание. Эти надменные речи, эти полные неги и затаенной страстности движения, это горделивое сознание своего превосходства, – наконец, доверие, оказанное ему особой столь знатной, – все это вызывало в нем бурный восторг и вместе с тем – живейший страх.
197 
